Геннадий Верин

— Давай, — согласился Никита и в ту же секунду среди развалин дома оказался: вокруг взрывы, пули свистят, а в руках тяжелый автомат; с бронежилета, не по размеру, руки торчат, каска на голове на бок свалилась, а граната карман вниз оттягивает.

— Ну, милок, воюй, — говорит ему Баба-яга. — Храни тебя Господи! — после чего экран перед глазами Никиты исчез и пылью, и гарью в лицо пахнуло.
— Мамочка! — простонал Никита, едва автомат сдерживая.
— Ничего, сынок, — говорит ему кто-то сзади. — Поначалу все мамочку вспоминают. А потом ничего. Попривыкнешь, если не убьют.
Повернулся на голос Никита, смотрит, а перед ним штурмовик с пулеметом наперевес: весь в пыли, а одна рука бинтом перевязана. Ну и не стерпел наш солдат. Как не сдерживал, а штаны со страху все же намочил.

— Не дрейфь, солдат, — говорит ему штурмовик. — Стыдиться нечего.

дяденька, где я?! — спрашивает Никита, а слеза сама на щеку просится.
— Не до вопросов сейчас, солдат, — отвечает ему штурмовик. — За мной давай — перебежками. Вот этого дома держись! На открытое место не суйся, а то в раз очередью срежут! Что я потом твоей мамке скажу? — спросил штурмовик и своим телом от взрыва и осколков прикрыл.
— Мамочка! — закричал Никита и в ту же секунду в комнате своей оказался. Сидит на стуле в мокрых штанах и на Бабу-ягу смотрит.
— Ну, что, помощничек? — спрашивает Яга. — НавоевалсИ?

— Стыдиться нечего. К вечеру все высохнет.
— Дяденька, дяденька, где я?! — спрашивает Никита, а слеза сама на щеку просится.
— Не до вопросов сейчас, солдат, — отвечает ему