Владимир Дудинцев

Я считаю, что даже тот человек, который когда-то давно первым из всех людей приделал себе птичьи крылья и прыгнул с колокольни – и он тоже «настоящий». Обыватель, конечно, хохотал… Обыватель разрешает таким… летунам существовать, он милостив, – но только при одном условии: чтобы у них не было неудач. Над неудачником он хохочет…

– Тост идеалистов надо бы занюхивать не хлебом, а хлебной карточкой… Хе-хе, для служащих!

Хотел бы я хоть на час превратиться в кого-нибудь из них, посмотреть, что они думают. Видят ли, отчего могут гореть у человека глаза? Неужели видят, что я прав? Но тогда это – преступление!.. А если они не видят – значит дураки?

Нет, дорогой, здесь имеется надежный иммунитет! – басил профессор. Они и дружат и любят так, чтоб от этой любви не нарушилось их материальное равновесие. Обывательница не выйдет замуж за нищего гения. Нет, пусть Дмитрий Алексеевич покажет ей сначала свои акции!

И на этот раз Рахманинов в своем втором концерте сказал ему то же. Он сказал это с первых слов, с первых аккордов: человек рожден не для того, чтобы во имя жирной еды и благополучия терпеть унижение, лгать и предавать. Радость червей, пригретых солнцем, – не его удел. Для такой радости не стоит и родиться человеком, гораздо удобнее быть червем. Человек должен быть кометой и ярко, радостно светить, не боясь того, что сгорает драгоценный живой материал.

Она ненавидела его манеру закрывать глаза, потому что ясно видела в ней рисовку начальника, желающего показать, как утомляют его государственные заботы. Когда за столом он начинал чавкать, она краснела и опускала голову. Но еще больше раздражали ее философские рассуждения Леонида Ивановича, который ловко умел сказать к месту: «базис», «государственный долг», «коллектив» и тому подобные слова, прикрывая ими любой свой интерес, любую свою слабость. Это раздражало ее еще и потому, что Леонид Иванович, начиная говорить эти слова, странным образом обезоруживал ее, как бы лишал дара речи. И она, чувствуя очередную несправедливость, допущенную мужем, не могла ему возразить. Это бесило ее, но, стоя рядом с ним, она по старой привычке, по глупой рабской привычке, все еще подгибала колени.

– Меня удивляет одно, – сказал Дмитрий Алексеевич, хмурясь, – что смотрят люди – все эти конструкторы, доценты, инженеры, вся публика, которая наполняет эти здания? Неужели нет среди них честного человека?
– Дмитрий Алексеевич! Честность – это всего лишь пятая доля того, что нужно иметь, чтобы поднять голос против монополии.

Кто научился думать, того полностью лишить свободы нельзя.

не кричи, когда увидишь несправедливость. Не возмущайся громко.

Наверняка и молча. Входить в среду, как бурав. Если ты начнешь метаться, прыгать и кричать – ты будешь похож на традиционного изобретателя и с тобой будет легче бороться.
Он замолчал и опять принялся насмешливо шевелить губами.
– Учти, – сказал он, помолчав. – Учти, что в НИИЦентролите сидят многолетние спецы-могильщики.