Олег Навальный

Например, сейчас, пока я пишу эти строки, развлекаюсь следующим образом: ночью делаю рисунок на одной из стен — в восемь утра приходят зэки из стройбанды и закрашивают. Вроде бы победа вертухаев над искусством. На самом деле — нет. Их краска всегда одного цвета, но разных оттенков. А я рисую так, чтобы в итоге получалось много красиво расположенных прямоугольников. Зэк, который закрашивает, по-моему, понял мой замысел и тоже как бы рисует вместе со мной на стенах.

Известно, что подзащитный и адвокат говорят про себя как про единое целое — будто мать про своего маленького ребенка: «мы покушали», «мы подали апелляционную жалобу», «у нас животик болит», «мы сформулируем свою позицию в дополнительных письменных возражениях». Ну, вы понимаете.

Книги не убивают людей — люди убивают людей.

Но то, что нельзя контролировать, надо игнорировать. Эта мудрость меня немного успокоила

Вот человек, он всем доволен.
И тут берёт его в тиски
Потребность в горечи и боли
И жажда грусти и тоски.

Возможно, вы будете удивлены, но не по всем позициям Россия на первых местах. Ваша миссия, Аттичиткукович, стать гордой буквой в симметричном ответе заокеанским Блумбергам. Они нам — санкции, мы им — ликование в предвкушении трудового подвига.

Вообще, почему баня, а не душевая? Это, скорее всего, отсылка к богатой каторжно-лагерной истории страны. Загляните в описание бани в «Записках из Мертвого дома». Вот это жесткач. Уверен, что если Страшный суд существует, то прокладчикам водопровода в тюрьмы там многое прощается.

одной стороны, широко провозглашенное братство, а с другой — такое очевидное неравенство.

Подводят к камере № 298. Открывают. Хорошо. Камера маленькая, на четверо нар. Стоит в ней седой небритый мужик с очень печальным лицом. На столе — таз.

Вхожу, кладу матрас.

— Здоровенько.

— Здорово.

— Олег.

— Руслан.

Жмем руки.

«Чечен», — почему-то думаю я.

— Чечен? — спрашиваю.

— Почему? — удивляется Руслан. — Русский, из Владимира.

— А что в тазу?

— Оливье.

исполняются в течение суток.