Анатолий Ульянов

Если завтра я попытаюсь перерезать себе вены, и кто-то об этом прознает, то меня обязательно попытаются остановить. Никто не станет уважать мою волю. Объяснить, что я встаю из-за стола не потому, что еда не вкусная, но потому, что уже сыт – в данном случае, тщетно.

В обществах, где больше не принято выть на луну, тот факт, что ты женщина, гей или негр больше не является поводом для того, чтобы использовать тебя в качестве пепельницы.

Пресловутая Декларация прав человека гарантирует мне право на жизнь. Но как насчёт права на смерть? Почему бы не рассматривать самоубийство точно так же, как право на свободу убеждений или аборт?

МАНИФЕСТ ДЕКЛАССИРОВАННОГО ХУДОЖНИКА

Бедные ненавидят меня за то, что я встаю, когда завод уже остыл, и ложусь спать, когда они встают. Проснувшись, я отправляюсь не на работу, но в парк. По воскресеньям – не хожу в церковь. Понедельник для меня – день не более жёсткий, чем вторник, а пятница – не значит, что «можно, наконец-то, выпить».

Средний класс ненавидит меня за то, что я всё ещё в парке, когда он уже обрастает метастазами детей, машин и небольших, но собственных домов, где в праздник пахнет пирогами и безопасными беседами.

Богатые ненавидят меня потому, что могут отправиться в парк, но не способны ничего там пережить. Я для них – нищий лох, но лох, который, тем не менее, ничего им не подаёт, и обладает тем, что они не могут купить.

Мой «класс» отвратителен всякому прочему классу. Я недостаточно беден, чтобы уверовать в Маркса, и недостаточно глуп, чтобы – в Христа.

Я не могу быть правым, потому что я – Другой, и не могу быть левым, потому что я – художник.

Фашисты ненавидят меня за то, что во мне умирает их бог, социалисты – за отсутствие сочувствия к ненавидящему меня мировому нищебродству.

«Ты – в привилегированном положении», говорят мне леваки, указывая на то, что мне не нужно ходить на работу, которую я мог бы ненавидеть.

В этой этической претензии, Маркс – особенно Авраам. Привилегией является любое положительное обстоятельство – например, тот факт, что большинство читателей этого текста недавно позавтракали, в то время, как дети Африки…

Самое тяжелое – решиться. Следом – пережить первые годы, когда эйфорию сменяет депрессия де-созиализации. Это – лимб. В нём ты сгораешь, и возрождаешься, словно Феникс – только собой. Ты больше не принадлежишь ни семье, ни стране, ни нации, – ты становишься кораблём.

Чем выше мы взлетаем, тем меньшими кажемся тем, кто не умеет летать. — Фридрих Ницше

ы там никому не нужны». Никто нигде никому не нужен. Человек всегда и везде одинок. Вопрос не в том, чтобы быть нужным, но в том, чтобы получить то, что нужно тебе. Не пригодиться, а случиться.

месте оборвавшихся связей возникнут новые, барьеры падут; и вот ты плывешь, и нет этому конца, и всё вокруг – живое, раскалённое; сердце – горит, глаза – горят

Власть гнездится везде, даже в недрах того самого порыва к свободе, который жаждет её искоренения» — Ролан Барт

Всё в мире о сексе, кроме секса. Секс – о власти» — О.Уайльд