Стивен Коткин

Памяти моего прадеда Михаила Королевича (Michael Korolewicz) (1889–1969), который был школьным учителем в царской Польше, а в Америке создал свое дело, занявшись золочением, серебрением и хромированием металлов. Он брал меня в парк (поначалу — еще в детской коляске) и говорил со мной — об истории

аспирант, занимающийся историей Габсбургской монархии

Прагу, полный желания усовершенствоваться в языке и проникнуться духом давно исчезнувшей империи. Но едва оказавшись в древней столице Богемии, я стал свидетелем массового шествия — «социалистического марша мира». С удивлением я обнаружил, что из громкоговорителей гремит знакомый голос, и протолкался в первые ряды толпы. Конечно, это был он: тогдашний мэр моего университетского города Беркли, социалист

Я принял решение, что по возвращении в Калифорнийский университет начну учить русский и переключусь на изучение другой империи

Два блестящих профессора-русиста помогли мне освоиться с реалиями страны, о которой я мало что знал. Так что когда в Советском Союзе (где, как известно, частной собственности не было) неожиданно разразилась перестройка, я благополучно избежал того, что стало у американских интеллектуалов наиболее типичной (и ошибочной) версией происходившего в СССР, а затем и в России. Вместо попыток найти в этой стране то, чего в ней не было, я пытался понять характер ее государственных институтов и особенности мышления

первая поездка в Советский Союз пришлась на лето 1984 года — период правления Черненко. Я стал участником программы по изучению русского языка в Ленинграде и, кроме того, посетил Украину, в том числе город, где в 1944 году прошла встреча «Большой тройки», на которой решалась судьба Европы. В Ялте я заболел и вынужден был прервать поездку. На протяжении последовавших за этим первым набегом лет я много раз (порой подолгу) бывал в советском и постсоветском мире, занимаясь исследованиями или просто знакомясь с каждой из союзных республик (за исключением Туркменистана), с большинством стран Восточной Европы, а также с пограничными Китаем и Японией.

Большую часть эпохи советских, а затем российских «реформ» я провел, работая над двухтомной историей Магнитогорска — советского «города стали». Эта работа была написана в духе того направления, которое французы назвали «тотальной историей»[1]. Трудно было бы найти более удачную позицию для наблюдения, чем этот центр тяжелой индустрии, чтобы убедиться как в очевидном провале реформ, так и в том, что провал этот в ближайшем будущем преодолеть не удастся.

Пришедшие им на смену люди, лишенные их моральных достоинств, вступили в жестокую борьбу за трофеи, оставшиеся после краха коммунистической системы: кабинеты, государственные дачи, недвижимость.

лучший способ понять российскую политику — не обращать большого внимания на грандиозные программы «реформ», которые неизменно и быстро одна за другой отправлялись на пыльные архивные полки, а вместо этого внимательно следить за перемещениями крупной собственности

К 1990-м годам многие друзья, которые появились у меня во время стажировки в МГУ в 1980-е, оказались в Кремле или в правительстве, и возможность общаться с ними на разных этапах их жизненного пути была очень полезной и поучительной.