Сторубленкова

Поп часто объезжал дворы. Молебен не начал, а уже любопытствует. Амбар открыт, он туда: „Хозяин здесь? Вот у тебя горошек, а у меня поросенок, сыпь ему”. Увидит окорока, тоже заглядывает и говорит про то, что у матушки скоромного ничего нет. Осматривает: где куры, где творог. Оно и ясно, если он сам не зайдет, хозяин вынесет гарнец овса и в мешок скорее, чтоб неудобство скрыть. А если поп пальцем на колбасу покажет, тут уж перед священником не отвертишься. Так вот и кормили дармоедов.

„Женская половина рода человеческого, — писал В. И. Ленин, — при капитализме угнетена вдвойне. Работница и крестьянка угнетены капитализмом, и сверх того они даже в самых демократических из буржуазных республик остаются, во-первых, неполноправными, ибо равенства с мужчиной закон им не дает; во-вторых, — это главное — они остаются в „домашнем рабстве”, „домашними рабынями”, будучи задавлены самой мелкой, самой черной, самой тяжелой, самой отупляющей человека работой кухни и вообще одиночного домашне-семейного хозяйства”

Эксплоатация трудящихся женщин капиталистом, помещиком и кулаком; бесправное, угнетенное, придавленное положение в семье; неграмотность, некультурность, одиночество, прикованность к кухне; беспрерывные, порождаемые тяжелой жизнью, болезни членов семьи и самой трудящейся женщины — все это приводило к тому, что трудящаяся женщина искала утешения в религии, обращала свои взоры к богу, ждала от него помощи и избавления.
И крепко молилась несуществующему богу трудящаяся женщина. Молилась и не понимала, что это более ухудшало ее положение, ибо религиозность делала трудящуюся женщину неспособной к борьбе за освобождение от цепей капиталистического гнета и домашнего рабства

Я теперь и думаю, что муж мне кулаком в голову вбивал религию. Я от его побоев и от униженного положения своего искала в религии утешения.
Добавлю еще одно. От горя такого у меня росло религиозное чувство, но одновременно закрадывались и противоположные чувства. Иногда плачу, молюсь, а сама думаю: какой это бог, что он позволяет меня бить ни за что! А вообще картина была такая: когда все тихо, спокойно, хорошо — про бога забываешь, а чуть что — снова за молитву. Теперь вот: страха никакого, и религии никакой

Болезнь детей тоже повышала мою религиозность. У меня болела чахоткой дочь Анна. В сырой, тесной комнате это не редкость. Не видя ниоткуда помощи, я очень часто ходила в церковь. Когда дочери было 12 лет, она совсем на живого человека не походила. Однажды говорит: „Мама, я верно умру скоро”. Я сразу побежала по обычаю в церковь ставить свечу На „воздух”. Там уже стояло 3 свечи. Они уже догорали, это значит 3 человека в это время умирали. Поставила и я, четвертую свечу. Пришла домой. Дочь говорит: „Мама, я умираю. Помолись за меня. Пусть бог даст смерть или жизнь мне”. Я на колени: „Господи, спаси ты ее, прекрати ее страдания, дай ей облегчение и здоровье”. Смотрю, Аня моя поднялась с подушки и села на корточки. И через минуту: „Нет, я все же не верю, что есть бог. Если бы он был, он бы не мучил меня, ни в чем не повинную. Я жить хочу, жизни я не видела, а умирать должна, да в страданиях таких. Нет его”. Тут она упала, как сноп, на подушку, мертвая. Вот и помог бог, дал здоровья, называется.
Теперь вот и бесплатное лечение. Да и сама я при советской власти просветилась: знаю, что молитвой чахотку не вылечишь. Если бы кто и заболел у меня, не к попу, а к доктору пойду. А раньше никакой тебе помощи. Зато на наш труд всякие эксплоататоры жили в сытости и чистоте. К ним и болезнь не приставала, перед ними и врачи на цыпочках бегали. Нашему брату оставляли только тяжелую работу на них, темноту, болезни всякие и религию обманчивую

Когда у меня болели ноги, то я три раза на коленях оползла церковь Параскевы-Пятницы, на Охте в Ленинграде. Не лечила ноги, а ползала зря по земле. Ясно, что ноги стали болеть хуже

У меня умерло 4 детей. По бедности и темноте к доктору обращалась редко, вот и умирали один за другим. Вместо доктора обращались все к Николаю-угоднику. Просила его походатайствовать перед божьей матерью, чтобы божья мать упросила Христа, а Христос, в порядке очереди, чтобы упросил бога-отца послать здоровье моим детям

Я рассказывала о том, как меня бил до полусмерти пьяный муж. Я не нашла защиту у попа и церкви, а я ее там искала. Я жаловалась попу на исповеди на мужа. Но батюшка мне отвечал: „Надо жить покорно, терпеть надо, роптать нельзя! Смиряйся, смиряйся!”. Я теперь и понимаю так, что религия еще больше гнула к земле нашего брата. Ты защиты ищешь, а тебе: „терпеть надо, роптать нельзя”

До замужества я много работала на кулаков. Ты голодаешь, а он от твоего труда жиреет. Но роптать, завидовать, — грех. Религия учила страданию, терпению. Словом, религия гнула меня к ногам эксплоататоров. А про попа и говорить нечего. На наши денежки он купил себе 100 десятин земли. Беднота бесплатно ему все запахивала и убирала. Свой хлеб стоит, а поповский в один день снимали. У попа нашего было 5 сыновей. Все, как один, дубы. Но ни один в армии не служил. Все откупились. Поп хвастался, что ему каждый сын обошелся в 1000 рублей, откуп этих поповичей обошелся деревне в 5000 рублей. Это было еще до 1905 г. Вот тебе и „польза” от религии. Польза, но кому, спрашивается

Он мне много читал запрещенных книг. Теперь я помню две книги: „Хлеб, свет и свобода” и „Пауки и мухи”. В этих книгах описывалась тяжелая жизнь рабочих и крестьян, рассказывалось о том, как богатеи-пауки запутывают в тенета трудящихся и сосут из них кровь. В этих книжках говорилось, как нужно силой завоевать свободу. Из этих книг я поняла, что всюду царила неправда. И эту неправду попы защищают, говорят, что богу так угодно. Зачем мне такой бог, который только тунеядцев любит? — думала я. Появлялись сомнения