Двадцать шесть и одна

Лучше ее - никого не было у нас, и никто, кроме нее, не обращал внимания на нас, живших в подвале,никто, хотя в доме обитали десятки людей.

нам нужно было только показать, что мы заботимся о ней.

Это очень тяжело и мучительно, когда человек живет, а вокруг него ничто не изменяется, и если это не убьет насмерть души его, то чем дольше он живет, тем мучительнее ему неподвижность окружающего...

А мы выпеваем чужими словами свое тупое горе

в чем может быть виновен человек, если он полумертв, если он - как истукан, если все чувства его подавлены тяжестью труда?

Но когда один из нас попросил ее починить ему его единственную рубаху, она, презрительно фыркнув, сказала:

- Вот еще! Стану я, как же!.

Но, кроме песен, у нас было еще нечто хорошее, нечто любимое нами и, может быть, заменявшее нам солнце

Нам было душно и тесно жить в каменной коробке под низким и тяжелым потолком, покрытым копотью и паутиной. Нам было тяжело и тошно в толстых стенах, разрисованных пятнами грязи и плесени... Мы вставали в пять часов утра, не успев выспаться, и - тупые, равнодушные - в шесть уже садились за стол делать крендели из теста, приготовленного для нас товарищами в то время, когда мы еще спали. И целый день с утра до десяти часов вечера

Не великой силой валят елочки, а ты сосну повали...

Мы любим, может быть, и не то, что действительно хорошо