Дневник. Том I

Нищета кругом подавляющая, стон стоит. Грабежи по городу. Подростки объединяются в банды, девушки проституируются

Я часто думаю, зачем я пишу. Непонятно, но иначе не могу. Я думаю, от одиночества и от желания делиться мыслями с кем-то близким, родным, таким существом, какого у меня нету

Коммунальность жилищ — это чудовищное изобретение советской власти, растлевающее нравы, лишающее жизнь последнего благообразия, вызванное характерным для нашей эпохи абсолютным презрением к человеку и полной бесхозяйственностью.

Тяжелое впечатление остается от образа Сталина. Насколько Рузвельт со своим апостольским лицом, Черчилль со своим юмором и силой воли ясны для зрителя, настолько лицо Сталина ничего не выражает. Какой-то Будда без движений, без разговоров, без содержания. Сидят все втроем перед аппаратом, Рузвельт и Черчилль сняли шляпы, чтобы открыть свои лица, Сталин остался в фуражке, козырек от которой и тень от нее закрывают лицо до усов. Глаз не видно. Миф.

15 ноября. Стравинский пишет в 1-м томе своих «Хроник»: «Ce fut dans ce milieu cultivé (у Н.А. Римского-Корсакова) que j’ai noué beaucoup de nouvelles relations parmi les jeunes gens qui y venaient et qui avaient des préoccupations intellectuelles des plus variées. Il y avait des peintres, des jeunes savants, des amateurs éclairés et aux opinions avancées (je veux citer mon ami Stephane Mitoussof avec lequel je composais plus tаrd le livret de mon opéra “Le Rossignol”)»1250.

Сегодня у меня была Александра Васильевна Щекатихина, заговорила о Митусове. Оказалось, что Степан Степанович Митусов — ее родственник по первому мужу, Потоцкому. Он написал либретто «Соловья» полностью, а не в collaboration1251 со Стравинским, но, очевидно, по его указаниям. Стравинский ему обещал, что имя его будет на афише и что он будет получать авторские как автор либретто. Когда опера была написана, имя Митусова не фигурировало на афишах, и он никогда не получил ни копейки. Он писал Стравинскому, но ответа не было. Во время блокады он умер от голода.

13 марта. Современные анекдоты:

Я сегодня открыла Америку. Я открыла, что мы, Россия, не Европа, может быть Евразия, я не уверена в этом, надо подумать. Но мы не старая Европа, которой напророчили закат1213. Все латинские страны сдались сразу немцам. Скушал Гитлер Европу в один присест. И вот народ, ненавидящий колхозы, ненавидящий коммунистов, бросается на амбразуры пулеметов, таранит своим самолетом и собой врагов. Такого мир еще не видал.

Утром шла по Литейной. Самое характерное в Петербурге — это его гордость. Особенно гордым в своих страданиях, умирании был он в зиму 41 — 42-го годов. И как мы, все население, к нему не подходим, ему чужды.

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье...1210

А мы все такие нестройные, такие плебеи в этой державной аристократической раме.

Тоня и Антон Васильевич в один голос заговорили — воюет только русский народ, все командиры утверждают, что все нацмены никуда не годятся, они бегут, прячутся в кусты. Да и в больнице — ни выносливости, ни терпения, он стонет, ноет, он трус. Это шлак, хлам.

Я не радуюсь, — сказала Т.А. — Народ побеждает, но на нем столько сидит паразитов, что ему не освободиться. Да, Бондарчука съедят, потому что он русский и талантливый. Евреи чувствуют, что поднимается грозная волна против них, и теперь они торопятся устроить все свои гешефты. Они меня в свое время съели. Я написала большую работу, докторскую диссертацию, они мне сказали, что ее примут, если я соглашусь уехать в Архангельск. Я отказалась. Машанский теперь хочет соединить Травматологический институт с Нейрохирургическим и перевести оба учреждения в клинику Отта1194, специально выстроенную для гинекологии. Испортят, разрушат оба института. Но это им не важно, лишь бы свои делишки обделать. Бабчин его правая рука, это дипломат, кардинал, как мы его называем». Она долго говорила о паразитарной роли евреев, о том, что войну ведут только русские, ни евреи, ни нацменьшинства не воюют, а бегут и предают, что евреев сняли из штабов именно за предательства. Я слушала, и слезы так и катились из глаз.

Мы перебили немцам хребет, что до известной степени предсказывал Блок в «Скифах»1187, пожалуй, даже и шейные позвонки, и на этого инвалида набросятся англо-саксы, — освободители Европы! Нет, шалишь,

Мы — нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир1188.

Ан.И. Иоаннисян, прочтя, что Чудов награжден американским орденом, всю ночь писала о нем очерк для московского Информбюро, которое передает ее очерки за границу1150. Утром посоветовалась с Рудневым. Руднев не посоветовал посылать: «Мы не придаем значения этим орденам, незачем это подчеркивать». Какие мы гордые! На их самолетах летаем, их масло, сало, рис и т.п. едим — а фасон держим.

И тому осуждающему голосу говорю: а ты поголодай-ка два года так, что и утром и вечером голова кружится, да поработай так, как я, старуха, работаю, тогда и говори.

Я ему рассказала о своих впечатлениях о росте творческих сил, расцвете их в нашу тяжелую эпоху, причина которого мне не вполне понятна.

«Это вполне объяснимо и понятно, — ответил Николай Семенович. — Поэзия, искусство были очень далеки от жизни, возьмите хотя бы Маяковского, все это была сплошная риторика. Теперь мы столкнулись с жизнью вплотную, остались простые понятия и слова, жизнь, смерть, вода так это вода, кровь так кровь. Слова обрели свое подлинное значение. Мы на таком сквозном ветру, который смел все наносное, человек почувствовал свой костяк.

Это ложь, да, ложь, потому что я никогда при публике, при посторонних не беру на себя смелость осуждать действия правительства. Я могу сама не все принимать, хотя бы уже потому, что я верующая, но я прежде всего люблю свою родину и не стану расшатывать ее организм. А кроме того, я все-таки не совсем глупа, чтобы вслух при людях говорить неподобающие слова...

Чернь захватила город, захватила власть, захватила страну. Город отомстил за себя. Чернь, лишенная каких бы то ни было гуманитарных понятий, какой-либо преемственной культуры и уважения к человеку, возглавила страну и управляла ею посредством террора 24 года.

Уже в 1904 г. у нее были готовы иллюстрации к произведениям К. Пруткова и получено от наследников разрешение на публикацию книги его сочинений со своими иллюстрациями20. Но это издание не состоялось. Успехи Шапориной в изобразительном искусстве были таковы, что осенью 1906 г. петербургские друзья художницы Е.С. Кругликовой (работавшей тогда в Париже) рекомендовали ей Шапорину для учебы офорту21, а по возвращении в Петербург в 1908 г. Шапорина вскоре начнет участвовать в выставках офорта Нового общества художников и «Мира искусства

Наивная искренность, прямодушие и верность идеалам молодости не покидали ее до конца жизни.

Пожизненная верность усвоенному в молодости мировоззрению определила и ее отношение к политическим и социальным явлениям, обстоятельствам, процессам, свидетельницей и участницей которых она оказалась.

сторонами свойственной Шапориной авторефлексии окажутся, во-первых, потребность, как сказано, в ведении дневника (средства для постоянной самооценки) и, во-вторых, действенный характер ее самоанализа: там, где другие разочарованно опускали руки, Шапорина совершала поступки.