Женщина пишет

​​В 1940 году в Швеции вышла антиутопия Катрин Бойе «Каллокоин». По всем нам знакомой литературной традиции идея написать роман об ужасах тоталитаризма пришла к Бойе после поездок в гитлеровскую Германию и Советский Союз эпохи Большого террора. Вдохновение, от которого наверняка бы все дружно отказались ради мира во всем мире.

Устройство Империи в «Каллокаине» типично для подобных мест - частную жизнь заменила общественная, война выгоднее мира, свобода мысли граждан - ужаснейшее преступление. Главные государственные ориентиры - военная подготовка и повышение рождаемости на фоне однообразного существования. Главный герой - преданный законам Империи солдат-химик Лео Каль.

«Если в один прекрасный день мы обнаружим, что наши дома обнесены колючей проволокой, неужели мы станем жаловаться на ограничение свободы передвижения? Нет, ибо мы знаем, что это делается для блага Империи. И если когда-нибудь нам придется поступиться свободным временем ради необходимой военной подготовки или отказаться от приобретения излишних знаний, чтобы иметь возможность получить профессию для работы в какой-то самой важной в данный момент отрасли, разве мы станем роптать? Нет, и еще раз нет! Мы полностью сознаем и одобряем тот факт, что Империя – это все, отдельная личность – ничто. Мы принимаем и одобряем мысль о том, что если отбросить технические знания, то значительная часть так называемой культуры – это не более чем предмет роскоши, пригодный лишь для тех времен, когда никто и ничто не будет угрожать нам, если только эти времена вообще когда-нибудь наступят. Простое поддержание человеческого существования и неустанно развивающиеся военно-полицейские функции – вот суть жизни Империи. Все остальное побочные продукты».

В один самый обычный день Лео совершает важное открытие - изобретает сыворотку правды, которую называют в его честь «каллокаин». Как честный гражданин он радостно предвкушает, какое огромное одолжение окажет родному государству, предоставив в свободное пользование проверенное средство по поиску внутренних врагов. Вот только пока он вводил каллокаин в вену всем подряд, сам не заметил, как глубоко погрузился в чужие искренние мысли. Правда, пусть и сказанная под действием химического вещества, оказалась сильнее пропаганды. Непредвиденное побочное действие препарата - больший эффект он оказывает не на тех, в чью кровь попадает, а на тех, кто слышит мысли людей под его воздействием. Защитные механизмы Лео трещат по швам страница за страницей: читатели предчувствуют, что счастливого финала не будет. Не было его и у самой Бойе.

Год смерти Карин - 1941. В это время писательница находится в тяжелейшей депрессии и ухаживает за умирающей от рака подругой. 23 апреля на прогулку она уходит со снотворным в кармане и не возвращается.

​​Наука о мозге не была делом жизни писательницы и научной журналистки Насти Травкиной: в школе и университете она не проявляла к этому человеческому органу большого интереса. Он появился со временем, благодаря ее увлечению киноискусством - дипломная работа во ВГИКе была посвящена крупному плану в кино, а исследование этого понятия логично привело ее к главному органу восприятия. Знания росли, вопросы множились и вот в 2021 году в издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга Насти о нейропластичности - способности мозга изменяться под действием опыта. Настя уверена, что только поняв, как обучается мозг, мы можем сделать свою жизнь в его компании лучше, несмотря на возраст и оценки в школьном дневнике: «без участия мозга невозможно ничего пронаблюдать, подумать, почувствовать или сделать, он — посредник между тем, что мы называем «собой», и всем остальным, что существует вокруг этой воображаемой точки».

В книге шесть глав, в которых личный опыт Насти в познании мозга умело скрещен с научными исследованиями учёных. Как изучать мозг без специального образования? Деградируем ли мы с возрастом? Рождаемся ли одаренными? Какие стереотипы мешают нашему мозгу работать в полную силу? Как появляются вредные привычки? И как несправедливое устройство общества влияет на развитие каждого из нас?

Ответы на все эти вопросы сходятся в одной точке — в борьбе Насти с двумя противоречащими друг другу утверждениями: первое — люди не меняются, второе — измениться легко, если просто захотеть. Стать другим человеком можно, но потребуется соблюсти множество важных условий, и одно из них — крепкое ментальное здоровье. Уж не знаю, осталось ли оно у кого-нибудь в наличии, но вот так. И хотя мне не близка идея непрерывного самообучения и самосовершенствования (намного сложнее от себя отстать и делать лучшее из возможного), книга все же стала ценным источником личных и научных открытий. Отдельного внимания заслуживает глава о проблемах, которые скрываются в исследованиях различий в мозгах мужчин и женщин, которые зачастую притянуты за уши.

«Иногда чтобы проиллюстрировать биологические различия в устройстве мозга, вспоминают о гендерно ориентированном выборе игрушек: девочки чаще предпочитают кукол и игрушечную кухню, а мальчики — машинки и предметы для активных игр вроде мяча. «Видите! Они выбирают разное, значит, они — разные!» Но, возможно, те, кто приводит это доказательство, не учитывают собственную предвзятость: родители, бабушки и дедушки, медсестры, продавцы и воспитательницы в яслях относятся к мальчикам и девочкам по-разному с первых дней жизни младенцев, предлагают им одежду разных цветов и разный набор игрушек. С учетом высокой обучаемости детей нет ничего удивительного в том, что трехлетка выбирает игрушки, к которым его приучали несколько лет.

А что насчет обратной связи? Возможно, игрушки, которые мы подсовываем детям, влияют на развитие их способностей. Действительно, уже в возрасте четырех-пяти лет у девочек хуже развито пространственное мышление, чем у мальчиков, что приводит к их отставанию в решении пространственных задач. А ведь это отставание приводится в качестве веского аргумента в пользу врожденных различий интеллектуальных способностей мужчин и женщин! То, что от рождения до этого возраста несколько лет проходит в процессе интенсивного обучения, не учитывается».

​​Страшно подумать, насколько актуальной стала за время моего чтения книга «Кажется Эстер» украинки-эмигрантки Кати Петровской. Ее автофикшн-роман 2014-го года о семейной истории на фоне второй мировой войны начинается на вокзале в Берлине, а заканчивает у дома в Киеве, где она родилась: «Через три месяца после того, как я поставила точку, здесь, на этой улице, от моего дома вниз к Майдану расстреляли сто человек, участников революции достоинства. Реальность дописывает главы. Я помню растерянность и боль, свою и многих других. И даже какую-то оторопь: как теперь жить или даже просто бывать в этом городе, где в самом центре расстреляли людей? Мы все оказались в каком-то новом измерении. Сначала казалось, что трагичность украинских событий заглушила мои блуждания по полям той войны и мира, как будто моя книга провалилась в позапрошлое время. Но у трагедий, увы, нет срока давности, они «не истекают», не истончаются, особенно если они впечатаны в городское пространство, в места нашей жизни. Сама Кажется Эстер, бабушка моего отца, погибла на соседней Лютеранской улице 29 сентября 1941 года, улице, по которой я все детство ходила в школу».

«Кажется Эстер» - семейный портрет из эвакуированных, выживших, расстрелянных, пропавших без вести и вернувшихся из плена родственников Кати Петровской. Бабушка Роза, дедушка Василий, прабабушка Кажется Эстер (как точно ее звали уже никто и не помнит), прадед Озиель, бабушка Маргарита, бабушка Анна, тетя Лида, двоюродный дедушка Иуда - их биографии так тесно связаны с войной, что по ним можно изучать и всемирную историю тоже. Сама Петровская при этом не берет на себя никаких отстраненных ролей - она не биограф, не историк, не документалист. Дистанция между ней и героями и героинями ее книги слишком мала для сухого повествования без риторических вопросов, умолчаний и внезапных восклицаний. Катю как рассказчицу подводит память, воспоминания отца и матери путаются, старших родственников и вовсе уже не спросить ни о чем, но она настойчиво продолжает примерять безличный ход истории к себе и продолжает идти к собственной исторической правде, не взирая на пробелы и разбивающее сердце подробности. Интересно, что языком своего рассказа писательница выбрала не родной для нее русский, а немецкий, который учила параллельно с созданием книги. Русский - это язык умолчания, ей же хотелось говорить, как жили и умирали ее близкие и далекие.

«Может быть, мне очень хотелось объяснить кому-то, может, даже самой себе, а заодно и людям, живущим в Германии, что от Берлина до Киева такое же расстояние, как от Берлина до Парижа. Моя книга возникла на пересечении бессилия и гнева. И дело не в патриотизме, а в памяти места, во внутренней необходимости описывать, в каком пространстве мы выросли или находимся, пусть и в жанре прогулки. Киев — удивительное и трагическое пространство на сломах культур. О катастрофах, в которых гибнут миллионы невинных людей, невозможно рассказать до конца. Но мне очень хотелось, чтобы Киев был на европейской карте сопереживания, и не только под знаком кровавых земель, а еще из-за красавицы Лёли, Кирилловской церкви и рассказа моей мамы об Ахилле».

Исследовательница и семейный консультант Маша Халеви сделала свой брак открытым в 2012 году. Ей тогда было сорок лет, пятнадцать из которых она провела в моногамных отношениях. Спустя два года она рассказала о перемене статуса в Фейсбуке. Еще через семь лет вышла книга «Полиамория. Свобода выбирать», посвященная не столько плюсам и минусам таких взаимоотношений, а критике культурных стереотипов вокруг классического уравнения «жили они долго и счастливо ВДВОЕМ».

Начинает свой рассказ Халеви по классике с эволюционной биологии, где лебеди не такие уж однолюбы, а наши ближайшие родственники бонобо и вовсе ведут бесстыдную сексуальную жизнь со многими партнерами (самки с большим количеством самцов, самки с самками, самцы с самцами). Увы, но обращаясь к миру животных сторонники и сторонницы традиционных ценностей не найдут там поддержки. Биология не слишком часто дает однозначные ответы, так что где-то рядом всегда бродят культурные представления, которые очень любят делить мир на черное и белое, мужское и женское, допустимое и неприемлемое. Естественное подлежит строгой классификации и оценке. Однако статистика пока идет вразрез с мировой госпрограммой поддержки моногамии: около 60% мужчин и 50% женщин по всему миру имеют внебрачные связи.

За короткой главой о пернатых и хвостатых следуют более сложные размышления из области антропологии, древнегреческой истории и жизненного опыта самой Халеви и десятков людей, чьи любовные связи не вписываются в рамку 1+1. Назвав книгу «Полиамория», авторка вовсе не претендует на превращение всех вокруг в себе подобных. В моногамии нет ничего плохого, если при этом не осуждаются другие варианты партнерств по взаимному согласию. Книга пытается подарить читателям и читательницам еще один вариант свободы - не сексуальной (хотя она неминуемо ждет всех за пределами долгих моногамных отношений), а личностной. Если вы не считаете процесс познания себя уловкой дьявола или психотерапевта, то почему бы не попробовать хотя бы изучить возможные варианты согласованной немоногамии? Я нахожусь в отношениях без измен, страхов и запретов уже семь лет и пока у меня нет сомнений в правильности выбранного жизненного сценария, но я точно не считаю его единственно верным и допустимым. А еще я не знаю наверняка оказалась бы я в этих отношениях будь в моде все долгие годы моего взросления полиамория или отсутствие культа романтических отношений в принципе.

Очень трудно порой найти в себе силы прочитать книгу о травмирующем опыте. Так было с «Моей тесной Ванессой» в прошлом году и с романом «Райский сад первой любви», который я читала в январе. И та, и другая книга не из категории «можно порекомендовать всем» - придётся оговориться, к какому виду боли стоит быть готовыми.

История, рассказанная тайваньской писательницей Линь Ихань - это история насилия. Его источник - мужчина, школьный учитель Ли Гохуа. Его жертва - 12-летняя школьница, Фан Сыци. На этих утверждениях знакомство с книгой может закончиться. Ничего в этом нет страшного, что вы откажетесь пропускать эту историю в свою голову. С другой стороны, каждый такой текст чрезвычайно важен. Читая «Райский сад первой любви» или что-то ему тематически близкое, мы не увеличиваем и не уменьшаем количество зла в мире, но даём себе возможность рассмотреть его в представленных авторами обстоятельствах, и после прочтения продолжить жить с этим знанием. Самое страшное, что можно сделать с историями о травме - отрицать, игнорировать, преуменьшать. Именно от этих состояний и отношений ко злу спасает литература - честная и оттого жестокая к своим читательницам и читателям.

«Терпение — не добродетель. Возведение терпения в ранг добродетели — способ, с помощью которого лицемерный мир поддерживает свой извращенный порядок. Злость — вот добродетель. Итин, ты можешь написать гневную книгу. Подумай, как повезет твоим читателям, ведь они смогут увидеть изнанку мира, не касаясь ее»

Местами захватывающе, а местами слишком категорично о последствиях свободы выбора в любовных отношениях.

​​Желание прочитать эту книгу появилось у меня с первого взгляда - Эйфелева башня на обложке обещала мне путешествие в Париж, вот только его так и не случилось, о чем я почти сразу перестала жалеть. 600 страниц я в итоге провела в Алжире, который был колонией Франции с 1830-го до 1962 года.

Наима, главная героиня романа, как и сама Алис Зенитер, родилась в Нормандии, в семье алжирца и француженки. Ее отец, Хамид, вместе с родителями был вынужден бежать от последствий Войны за независимость Алжира на противоположный берег Средиземного моря в 1960-х. Хамид был ребенком, когда началась война, так что он воспринимал ее как часть увлекательной игры, однако его отец Али, дедушка Наимы, знал, что ждать стоит только плохого. Он до последнего не хотел выбирать ничью сторону: ни бунтующих против французского владычества алжирцев, ни французов - убивали мирное население и те, и другие. Однако как бывший военнослужащий местных формирований французской армии он автоматически получил звание предателя алжирского народа. Каждый новый день в родной деревне увеличивал его шансы на смерть. Важно, что подробно описывая причины и следствия поведения конфликтующих лагерей, Зенитер не забывает рассказать о положении алжирских женщин.

И если первая половина книги это история родственников Наимы, сначала относительно беззаботно живших на родине, а затем сбегающих от ужасов свалившейся на их головы войны, то третья, заключительная часть полностью посвящена ей - попыткам узнать Алжир и страхам, которые пусть и не связаны с войной, но напрямую зависят от ее происхождения. События, случившиеся за несколько десятилетий до рождения Наимы, все еще важны.

Зенитер сделала видимым совершенно недоступный мне ранее опыт. Подобная этой литература - ценный проводник, способный хотя бы на время приглушить стереотипы вокруг расы/гендера/класса и расчистить дорогу к конкретной человеческой судьбе, которая никогда не бывает типичной. Каждый из нас сложнее, чем цифры из статистики.

Я никогда не была в психотерапии, но эта книга показалась мне идеальным в нее введением. Ведь в этом нонфикшне на понятном мне языке говорят о моих сегодняшних проблемах - перфекционизме, низкой самооценке, синдроме самозванки, внутреннем критике и всех этих славных ребятах, жизнь с которыми невыносима. Конечно, одной книги мало, но знакомство с этой - для меня уже много!

Мне понравилось, что чтение этого текста - разговор на равных. Пока я проходила тест на уровень беспощадности моего внутреннего критика, Екатерина рассказывала, как с самого детства она живет с неизлечимым кожным заболеванием и как это обстоятельство повлияло и до сих пор влияет на ее жизнь (спойлер: повлияло по-разному, смотря в какой момент жизни спросить). Что еще важнее: книга написана женщиной, родившейся и живущей в России. Без отечественного контекста книги помогающего жанра читать немного бессмысленно, а тут все совпадения не случайны, все контексты и культурные особенности не выдуманы.

​​​​​​Следом за Нелли Блай идет много определений - Леди Сенсация, защитница обиженных и обделенных, неутомимая расследовательница, самая известная журналистка своего времени, пионерка расследовательской журналистики - все они указывают на ее новаторский подход к нехудожественным текстам. Блай была смелой, любопытной, бесстрашной. По заданию редакции и по собственной воле она провела 10 дней в закрытой нью-йоркской женской психиатрической лечебнице на острове Блэкуэлл (это один из самых резонансных и известных ее текстов, после которого условия содержания пациенток и финансирование подобных заведений изменились в лучшую сторону), каталась по Центральному парку с адским сексистом, пробовала купить ребенка и чуть не убила человека. Ее истории захватывают, а еще детализируют то время, в которое Блай жила, лучше среднестатистического учебника.

​​​​Эту книгу написала антрополог родом из Малайзии Лонг Литт Вун, чей муж внезапно скончался в возрасте пятидесяти пяти лет в 2010 году.

В отличие от Джоан Дидион в книге «Год магического мышления», которая тоже посвящена смерти мужа и полностью сконцентрирована на опыте потери, Лонг Литт Вун выбирает противоположную стратегию - она бежит от смерти в лес к новым знаниям. Настоящим спасением от сдавливающей сердце боли для неё стал курс грибоведения в Музее естественной истории в Осло (писательница переехала в Норвегию после знакомства с будущим супругом). Пока она разбиралась в съедобных и несъедобных грибах и способах их обнаружения в лесной чаще, показалась извилистая тропка к принятию новых травмирующих обстоятельств.

«В черновом варианте эта книга называлась «Груздь и радость» и должна была рассказывать историю о путешествии одного антрополога (меня) по царству грибов и об удивительных встречах с его обитателями - грибами и грибниками. Увлечение микологией вернуло мне смысл и радость жизни в очень темные времена. Я уверена, что выбраться из мрака скорби, где я заблудилась после неожиданной смерти мужа, мне удалось лишь по грибным тропинкам. Уже в процессе работы над рукописью я стала задумываться, где и как мне написать о муже. Может, рассказать о нем в предисловии? Тогда я принялась писать часть, которая впоследствии стала второй главой и получила название «Самая легкая смерть, наверное». С того момента мое видение книги кардинально изменилось, наиболее интересным теперь представлялось рассказать о взаимосвязи между открытием мира грибов и скитаниями по пустыне скорби. Поэтому теперь книга повествует о двух параллельных путешествиях: внешнем - по царству грибов, и внутреннем - по юдоли печали».

Я бы сказала, что «Путь через лес» - это хорошая книга о грибах, но недостаточно хорошая книга о скорби. Кажется, что воспоминания о совместной жизни с мужем, то и дело мелькающие посреди загадочного грибного царства, написаны, потому что так надо было. А вот единственное чего точно после этой книги хочется, так это пойти в ближайший лес по грибы.

Хоуп Джарен – очень и очень известная в Америке ученая. Она занимается независимыми исследованиями с 27 лет (с 1996 года) и с того времени стала большой специалисткой в геобиологии и геохимии. Деревья – главный предмет ее изучения. За плечами Хоуп стипендия программы Фулбрайта, которую она получала трижды, а также звание одной из четырех ученых (и единственной женщины), которая получила обе медали молодого исследователя: от Американского геофизического союза и Геологического общества Америки. Но так было не всегда. Успех в научном мире – это то, что достаётся далеко не всем, а уж легко, наверное, совсем немногим. «Девушка из лаборатории» – рассказ о поиске себя сразу в двух направлениях – научном и общечеловеческом.

Хоуп росла в семье норвежских эмигрантов (в Америку переехали ее прадедушка и прабабушка), которые не привыкли обсуждать дела душевные. Особенно огорчала Хоуп холодность матери.

«Колоссальная отчужденность между членами типичной скандинавской семьи закладывается рано и увеличивается с каждым днем. Можете представить, каково это – расти в сообществе, где никому нельзя задать личного вопроса? Где к числу таких вопросов относится даже «Как дела?», а потому на него необязательно отвечать? Где тебя учат всегда ждать, когда собеседник первым заговорит о том, что его тревожит, - хотя и его, и тебя воспитали так, что вы никогда не заговорите об этом сами? <…> Ребенком я полагала, что такой уклад царит во всем мире. Каково же было мое удивление, когда, уехав из Миннесоты, я встретилась с людьми, которые легко делились друг с другом душевным теплом и повседневным вниманием – таким для меня желанным. Мне пришлось заново учиться жить в мире, где люди молчат в обществе незнакомцев, а не тех, кого знают давным-давно».

Самые счастливые воспоминания из детства связаны отцом - он был преподавателем физики и геологии, так что большую часть времени она проводила в его лаборатории. Уже в Университете Миннесоты Хоуп решила, что станет ученой: «Люди похожи на растения: в своем росте они стремятся к свету. Я выбрала науку потому, что она давала мне самое необходимое – дом в наиболее буквальном его значении: безопасное место».

В своей научной автобиографии Хоуп постоянно чередует главы – одни посвящены деревьям и их жизни, другие – рассказывают историю самой Хоуп. Какие из них интереснее – сказать сложно, главное – она всегда находит нужные метафоры, чтобы связать мир растительный и свой собственный. В этом для меня ее самая большая удача как писательницы – не скатиться в нудный трактат с латинскими названиями осин и дубов, не затмить собственной нетривиальной биографией удивительный мир природы. Читая книгу Хоуп, вы откроете для себя целых два мира, существующих в идеальном балансе, но каждый со своими особенностями.

«Я преуспела в науке, потому что совсем не умею слушать. Если присушиваться к словам других людей, я одновременно умна и глупа, пытаюсь сделать слишком много, но при этом сделанное мною слишком незначительно, не смогу достичь желаемого потому, что женщина, и при этом пользуюсь некими привилегиями только потому, что женщина. Мне говорили: я могу обрести жизнь вечную, и говорили: я загоню себя в могилу раньше срока. Критиковали за излишнюю женственность и не доверяли из-за лишней мужественности. Предупреждали, что я принимаю все слишком близко к сердцу, и осуждали за бессердечность. Но все это говорили мне люди, понимавшие настоящее и способные видеть будущее не больше и не меньше, чем я сама. Эти потиворечащие друг другу утверждения заставили меня осознать: я – женщина-ученый и именно поэтому никто не понимает, что я, черт возьми, такое. А с этим осознанием пришла и блаженная свобода действий. Я не слушаю советы коллег и сама стараюсь не давать их другим. Когда же на меня давят, я руководствуюсь всего двумя правилами: «Не стоит относиться к своей работе слишком серьезно. Кроме тех случаев, когда к ней стоит относиться серьезно». Я приняла тот факт, что не знаю всего, что должна, - но так или иначе знаю все необходимое».

Книга о современных репродуктивных технологиях, позволяющих женщинам и трансгендерным персонам вне зависимости от их возраста, диагнозов и сексуальной ориентации иметь детей. Технологии эти зовутся так - ЭКО, донорство яйцеклетки и/или сперматозоидов и суррогатное материнство (к сожалению, искусственная матка еще не изобретена, а я уже придумала сюжет антиутопии с ее участием). У текста много понятных для научпопа разделов: история, биология, география, этика, юриспруденция. Там вам подробно (и с юмором) расскажут, когда и как из пробирки родился первый человек, чем отличаются репродуктивные законы в России и Британии, из каких этапов состоит ЭКО и как религии разных стран решают вопросик с рождением детей с участием посторонних биоматериалов. Кроме научного есть личное. Инна добавляет в текст интервью героинь с разным опытом: например, 40-летняя Валерия рассказывает, как сделала двадцать ЭКО, а датчанка Коринн говорит, как важно для нее будет объяснить дочери, что донор спермы - не ее отец. Сквозной сюжет - история самой Инны, получившей диагноз «бесплодие первой степени» в 38 лет.

Читая о десятках неудачных болезненных процедур, долгах и депрессивных состояниях, в которые женщины, желающие завести ребенка, вгоняются по всему миру, я почти сразу начала думать мысль, которая раньше в моей голове в таких конкретных формулировках не звучала: превращение в ценный груз фертильных биоматериалов, а женщин, способных выносить ребенка, в наемных работниц, возможно только в той культуре, где дети - это высшее благо, а бездетность - сильнейшее горе. Насколько было бы легче нам и планете, если бы этот градус преклонения перед деторождением был хотя бы в половину ниже. В книге есть глава под названием «Альтернативы», в которой кроме усыновления и работы с репродуктивным коучем (крайне занятная профессия), самой простой и одновременно самой сложной альтернативой ЭКО называется жизнь без детей (до сих пор очень радикальная форма существования). Это оказался самый близкий сегодняшней мне вариант отношения к детям, так что эту часть планирую перечитывать в дни сомнений.

Оксана Васякина - поэтесса, феминистка, лесбиянка, сибирячка. Я не зря поставила эти слова в один ряд - все это Оксанины идентичности, с каждой из которых вас ждет близкое знакомство в ее первом романе «Рана». Ещё Оксана Васякина дочь - дочь женщины, которая умерла. Ее тело кремировали, Оксана забрала урну с прахом и повезла маму из теплого города Волжский сначала в Москву, потом в Новосибирск, а затем на их общую с мамой родину - в северный городок Усть-Илимск. Вот и весь сюжет, точнее, та часть книги, которую можно пересказать. Все остальное - эссе, поэзия, записки на полях, критика, извинения, обещания - одно сплошное и такое живое тело Оксаны. Тело, которое хранит воспоминания - радостные и болезненные. Тело как один сплошной орган чувств, с помощью которого мы осмысляем и запоминаем мир.

«Смерть матери — это не то же, что смерть отца. Смерть отца разрушает мир, но смерть матери уничтожает хранилище мира. Смерть отца рождает письмо-вопль, смерть матери — долгое, дотошное, как внимательные подслеповатые глаза, письмо-взгляд. Письмо-прохождение-осваивание-выстраивание-пространства. Смотреть и видеть — значит осваивать.

В детстве долгой тяжелой зимой я взбиралась на дикую необкатанную гору и скатывалась с нее. А скатившись, оказывалась по грудь в глубоком твердом сугробе. До очищенной дороги было далеко, и я шла, проторяя собственным телом рваную глубокую тропу. Вот на что похоже это письмо. Это тело-письмо. Это тело».

Рана - не просто название, это жанр, как сама Оксана признаётся в одном из интервью. Она написала этот текст, чтобы назвать вещи своими именами: смерть - смертью, а пустоту - пустотой. Оксана описывает свою рану во всех возможных подробностях, смотрит прямо и разрешает и нам на неё посмотреть. Ее письмо - фонарик. В ее руках он смело светит туда, где часто ничего не видно, но куда обязательно надо посмотреть, чтобы идти дальше.

«Фонарик — это маленький прибор. Он тускло светит в темноте, отвоевывая вещество жизни. Это не яркий, бьющий в глаза, холодный луч айфона. Это очень древнее устройство. Свет от него тусклый, но мягкий и живой. Фонарик хорош тем, что мобилен. Вещи, которые я освещаю им, начинают отбрасывать тень и создавать дополнительную темноту. Тогда я кручу фонарь, подлавливая рождающуюся тень, и освещаю места, которые были обречены на смерть в забвении и слепоте».

Самое лучшее, что подарила мне «Рана» - чувство, что фонарик посвятил и на меня. Я теперь о себе знаю чуть больше. И о хорошей современной литературе на русском тоже.

В повести Летняя книга двадцать две истории о девочке Софии и ее бабушке, которые по стандартной схеме летние деньки проводят на даче. Только добираются они до неё не по суше, а по воде, потому что находится она на острове в Финском заливе. Так что в тексте вечно дует легкий зюйд-вест, а бабушка с внучкой любят вздремнуть в гроте (бабуля ещё любит выкурить сигаретку, но это большой секрет).

Дуэт бабушки с негнущимися ногами и любопытной до всего Софии получился у Янссон очень живым - в меру приключенческим и в меру умилительным. Старушка и девочка то ругаются, то строят свою Венецию, то вместе пишут многостраничный «Трактат о червяках, разрезанных на двое». У них разные интересы и они не всегда пересекаются. Бабушка любит почитать и полежать, а София все время в движении. София любит задавать взрослым сложные вопросы о мире: «Бабушка, а когда ты умрешь?», «Бабушка, а муравьи в раю есть?». Объяснений она требует содержательных: «Отвечай как следует». Но бабушка не спешит давать внучке прямых указаний: она и свое лично пространство, и внучкино уважает, так что не обрушивает на неё свой опыт. Да и есть у меня подозрение, что мы в любом возрасте все ещё находимся в процессе поиска ответов. Но вот волшебное очарование повседневности вам в этой повести точно повстречается.

«Летнюю книгу» Янссон написала в 1972 году, когда ей было 58 лет. У книги есть конкретный адресат - племянница Туве, дочь ее брата Ларса - София (вторая картинка - это их совместное фото, а первое - обложка шведского издания). София Янссон, между прочим, сейчас художественный директор фирмы Moomin Characters, владеющей правами на бренд Муми-троллей. В России «Летняя книга» отдельно никогда не издавалась, что странно. Я прочитала ее как часть одноименного сборника, где также есть единственный роман Туве «Город солнца» и ее дневниковые «Записки с острова», посвященные строительству летнего дома на Кловхаруне, где Туве с 1964 по 1998 годы жила вместе со своей возлюбленной, художницей Тууликки Пиетиля.

Читая книги о трагедии, в основе которых надежда и воля к жизни, я в очередной раз убеждаюсь, что боль и радость вечные подруги. Сначала одна мелькнёт за поворотом, а потом другая спешит навстречу.

Лучшая подруга старшеклассницы Кейтлин покончила с собой. Ингрид с девяти лет лечилась от клинической депрессии, но этого оказалось недостаточно. После ее внезапной смерти лавина боли накрыла ее родителей, Кейтлин, парня, с которым она так и не решилась заговорить, и одноклассников, которые так и не успели с ней подружиться.

В послесловии к роману Нина Лакур пишет о собственном опыте потери (роман «Замри» вышел впервые в 2009 году, а часть с ее объяснениями появилась в переиздании 2019-го). Один из ее ровесников покончил с собой, когда они учились в девятом классе. Скотт не был ее лучшим другом, но мысли о невозможности его взросления вместе с ней и другими ребятами, не отпускали ее многие годы.

«Со смерти Скотта прошло больше двадцати лет. Мы были так молоды — почти дети. И пусть мы никогда не болтали с ним по телефону. Пусть мы не были близкими друзьями. Важно то, что его больше нет в этом мире и никогда не будет. Он был, а потом его не стало, и мы лишились возможности взрослеть вместе с ним, учиться рядом с ним в библиотеке, гулять с ним после премьеры школьной постановки, оставлять в его выпускном альбоме воспоминания о четырех годах совместной учебы, стоять рядом с ним под звездами, подниматься с ним на сцену на выпускном, обнимать его на прощание, зная, что каждый из нас отправляется в самостоятельное путешествие и, возможно, это наша последняя встреча. И пусть мы покидаем родные города, редко поддерживаем связь со старыми знакомыми и даже не мечтаем о том, чтобы посетить встречу выпускников, но то, какими мы стали, зависит от людей, в окружении которых мы росли. Мы со Скоттом были знакомы совсем недолго, но он изменил меня к лучшему. А потом он умер, и я узнала, что такое скорбь. Я никогда не забуду, как его гроб опускался в землю. Наверное, я никогда не смогу отпустить этот момент. Но я хотела попытаться — и написала эту книгу»

Смерть близкого человека, особенно в самом начале его жизни - это максимально несправедливо. И я считаю очень важным не только говорить о том по каким причинам это может произойти и какими способами трагедию можно предотвратить, но и показывать, как с этой болью дальше жить, как ее проживать. Очевидно, что по волшебному стечению обстоятельств горе не забудется, не исчезнет бесследно. Оно будет следовать за вами будто призрак, и лучшее попытаться как можно скорее найти способ, а может даже и не один, как с этим справляться (навряд ли этот процесс можно завершить). Кейтлин помогла забота родителей, новая лучшая подруга и ее готовность поделиться с ней собственным опытом проживания потери, и два ее увлечения - плотничество и фотография. Кейтлин строила дом на дереве и придумывала памятную серию фотографий в честь Ингрид, а ещё заново училась доверять людям, прислушивалась к себе в самые тяжёлые моменты, злилась на весь мир и влюбилась. Мне хочется верить, что и сама эта книга, оказавшись перед нуждающимся в ней человеком, сможет ему помочь.

Это уже второй роман Нины Лакур, который я прочитала, и каждый раз она пишет о сложных периодах в биографии своих героинь. Им больно, обидно и тяжело, но как хорошо, что у них есть силы делать шажочки в сторону других эмоций.

​​​​Для меня литература — самый захватывающий вид путешествия. Открываешь книгу и вот ты уже в совершенно отличных от обычной жизни условиях, разглядываешь местные достопримечательности и неприглядные темные переулки. Американская поэтесса и писательница Майя Анджелу в автобиографическом романе «Поэтому птица в неволе поёт» показала мне первые шестнадцать лет жизни на сегрегированном юге США. В том самом месте, где она пережила насилие, где прочитала первую книгу, где стала первой чёрной кондукторшей трамвая, где успела разочароваться в мире и привыкнуть к нему.

Когда большую часть жизни мир предстаёт перед тобой через глаза мужчин — привилегированных почти во всем — видишь его совсем иначе. Я не перестаю стараться расширить свои представления о происходящем вокруг, заглянуть туда, куда раньше по самым разным причинам вход был воспрещён, но теперь я знаю туда дорогу, точнее дорог этих теперь бессчетное количество.

Одна из таких дорог — дорога Майи Анджелу. Самым расширяющим реальность моментом из ее детства в штате Арканзас для меня стала глава про школьный выпускной Майи. Это должен был стать самый счастливый день — восьмиклассница Майя отлично училась, бабушка сшила ей новый красивый наряд, ей подарили часы с Микки-Максом — разве может что-то испортить этот день? Парочка белых, например. Они пришли в школу поздравить ребят. Один из них в своей речи прямым текстом заявил, что максимум любого чёрного школьника, сидящего перед ним — удачная спортивная карьера.

«Белые дети получат возможность стать Галилеями, мадам Кюри, Эдисонами и Гогенами, а наши мальчики (о девочках речь не шла вовсе) должны попробовать стать Джессами Оуэнсами и Джо Льюисами. <...>

Ужасно быть чернокожей и не иметь права распоряжаться своей жизнью. Жестоко быть молодой, когда тебя уже выучили сидеть смирно и выслушивать обвинения против собственного цвета кожи, не имея возможности защититься. Зря мы все не умерли».

Эта книга лишь первая часть автобиографического цикла Анджелу из семи книг, последнюю из которых она выпустила в 2013 году. Первая часть, написанная в 1969 году, посвящена времени от трёх до шестнадцати лет, до рождения первого ребёнка Майи. Надеюсь, Popcorn books издаст и остальные шесть частей, где я увижу, как героиня становилась собой.

Вторая часть истории о сёстрах Уиддершинс - приключений ещё больше, только теперь ещё и с пиратами! Читается по-прежнему за пару вечеров.

​​«Зависимость» - книга настолько прекрасно бесстрашная, что нарочно и не придумаешь. Жизнь датской писательницы, родившейся в 1917 году и покончившей с собой в 1976-м, была удивительной и неидеальной. Все, что она хотела - это писать стихи и романы. Все, чего ждал от неё мир - поскорей найти мужа и родить детей. Женщин-поэтов не бывает, сказал ей когда-то отец. Как хорошо, что она ему не поверила. Тове пыталась успеть все и прожила самую необычную из обычных жизней. Спасибо, что все записала. Очень надеюсь, что на русском издадут все ее 40 книг.

Десять лет шотландская писательница Эми Липтрот жила вдалеке от своей семьи: в восемнадцать она покинула Оркнейские острова между Атлантическим океаном и Северным морем и уехала в Лондон, надеясь, что там наконец заживет комфортно и гламурно без ветров, морских приливов и овец. Тут Эми я могу понять: будучи подростком трудно оценить прелести жизни на ферме, хочется быть в центре событий. Но постепенно городская жизнь превращает большие надежды в фатальные неудачи. Эми начинает пить - она будет зависимой от алкоголя до 28 лет. После трёх месяцев в реабилитационном центре, она отправляется в путешествие подлиннее - возвращается на родные далекие острова и начинает искать новую трезвую себя.

Все два года трезвости вдали от большого города, переезжая с одного малонаселенного острова на еще более уединенный, она пытается понять, чем заменить крепкие напитки, которыми раньше был наполнен весь ее день. Кто такая Эми Липтрот без десятой по счету бутылки пива? Может быть астроном, орнитолог, дайвер или все же геолог? На страницах этой книги она перебирает разные занятия и открывает десятки вкладок «Википедии» в попытке изучить мир вокруг себя. Но исследует ли она коростелей по заданию Королевского общества защиты птиц или карту звездного неба - все дороги ведут Эми к самой себе. Каждое новое знание она преобразует в метафору.

«Бывают в моей жизни величественные моменты, когда во время прогулок на холме я наслаждаюсь свежим воздухом и свободой. Я думаю тогда о своей личной геологии. Мое тело - континент. Ночью в нем происходит множество процессов. Я страдаю бруксизмом и скрежещу во сне зубами, как тектоническими плитами. Когда я моргаю, мерцает солнце, мое дыхание гонит по небу облака, а в унисон с биением моего сердца на берег накатывают волны. Стоит мне чихнуть, сверкает молния, каждый мой оргазм сопровождается землетрясением. Мысы островов поднимаются над морем, как мои коленки над водой, когда я лежу в ванне, каждая моя веснушка - достопримечательность, каждая слеза - река. А тектонические плиты и каменные соборы - мои любовники».

Книгу с трудом, но все же можно читать как путеводитель по Оркнейским островам, такую расширенную энциклопедию о местной природе и географии. Но моими любимыми моментами в книге были те, где Эми отрывалась от науки и возвращалась к своей жизни. Меня поражала ясность взгляда, который Эми устремляла в пропасть своей жизни. Трезвость - это ежедневная и временами утомительная борьба. Она выбралась, поделилась с миром, но это только середина пути.

Пока в нашем славном государстве все ещё переиздают «Домострой», на русский язык перевели «Что бы сказали знаменитые феминистки?» Таби Джексон Джи и Фрейи Роуз - по-настоящему полезную книгу, с помощью которой можно устроить спиритический сеанс с самыми разными феминистками и обкашлять действительно важные вопросики. Вот небольшой список: кто должен идти в декрет, почему я зарабатываю меньше коллег-мужчин, может ли мой парень быть феминистом, почему я все время считаю себя толстой, а гетеросексуальна ли я вообще? Отвечают Эммелин Панкхерст, Клара Цеткин, Анджела Дэвис, белл хукс, Симона де Бовуар, Мария Алехина, Глория Стайнем и другие. К российской действительности приложить ответы не всегда представляется возможным, но для первого знакомства с самыми разными феминизмами подойдёт.