Женщина пишет

В этой книги есть очень интересный приём! Дело в том, что главная героиня - бедная сирота из Парижа по имени Софи - попадает вместе со своей ещё совсем маленькой воспитанницей Аделью в Англию, в ...ширское графство, где живет угадайте у кого? У мистера Рочестера, того самого, что силой держит на чердаке уже десять лет жену с якобы психическим расстройством и который вот-вот попытается жениться на юной Джейн Эйр. Что круто Питцорно совсем другими глазами смотрит на эти отношения и особенно на самого Рочестера, который ни коим образом не покажется вам положительным героем, заслуживающим счастья. Он лжец, тиран и расист. Совсем не тот герой, которым был в глазах Джейн, но при этом более реалистичный. В прошлых столетиях, чтобы посчитать женщину сумасшедшей, ни к каким серьёзным психологическим процедурам не прибегали. Женщина могла просто на кого-то накричать или ударить обидчика - и все, несите смирительную рубашку. Именно это и произошло с Бертой Мейсон, женой мистера Рочестера с Ямайки.

В целом роман более яростно настроен против рабства и богачей, чем против угнетения женщин. Но для 1830-х годов (действие романа разворачивается именно в эти времена) это в принципе более близкое к реальному положению дел соотношение.

Исследовательница Натали Земон Дэвис работает в области гендерной истории. Ее книга «Дамы на обочине» (1995) предлагает увидеть мир прошлого через женский опыт. Книга рассказывает о судьбах трех героинь — иудейки Гликль бас Иуда Лейб, католички Мари Гюйар дель Энкарнасьон и протестантки Марии Сибиллы Мериан, — родившихся в XVII веке в европейских странах. Их дневники, письма и путевые заметки Дэвис принялась анализировать не случайно. Все трое жили в городе и родились в семьях простолюдинов. Их маргинальное положение в обществе предоставило им уникальную возможностью заниматься тем, что нравится только им. Мария Сибилла изучала насекомых, Гликль управляла семейным бизнесом, а Мари проповедовала во французских колониях. Эта книга рушит границы общепринятых представлений о положении женщин. При определенных обстоятельствах даже в Новое время им удавалось превзойти чужие ожидания.

В книге культуролога и гендерной исследовательницы Олеси Авраменко под оптикой гендерных исследований впервые оказалось неподцензурное искусство. Она анализирует картины, инсталляции и скульптуры, читает дневники, мемуары и самиздат, а еще берет интервью у очевидцев процесса — Иосифа Бакштейна, Ирины Наховой, Елены Елагиной, Игоря Макаревича и других художников, критиков и искусствоведов.

Пока текстовый редактор упорно предлагает заменить «интеллектуалок» на «интеллектуалов», Мишель Дин пишет их биографии. Дороти Паркер и Ребекка Уэст, Ханна Арендт и Сьюзен Зонтаг, Джоан Дидион и Нора Эфрон — они писали о политике, материнстве, фотографии, литературе, за что их чаще всего называли именно нахалками. И это еще самое безобидное определение для женщин, которые смели высказывать свое мнение в XX веке — во времена, когда их только начали массово воспринимать всерьез.

Единственный в своем роде комикс о женском движении и женском образовании в Российской империи. Полтора столетия назад Мария Трубникова, Надежда Стасова и Анна Философова боролись за право женщин учиться. Их главная победа случилась в 1878 году. Тогда в Санкт-Петербурге наконец открылось первое высшее учебное заведение для женщин — Бестужевские курсы. В тот же год туда поступили 814 выпускниц гимназий. Могло быть и больше, но им требовалось разрешение от мужа или отца.

Поэтессу и писательницу Ирину Ратушинскую арестовали в Киеве в 1982 году за антисоветскую агитацию. Четыре года она провела в женской колонии строгого режима для «особо опасных государственных преступников» в Мордовии. Это время в сборнике, изданном Музеем истории ГУЛАГа, и описано. Документальная проза и много стихов. Это единственная книга о женском политическом лагере строгого режима постсталинской эпохи. Здесь много важного про быт, систему лагерей, характеры людей и неожиданные открытия. И, к сожалению, очень много параллелей с днем сегодняшним.

​​Экология, феминизм, ирония, астрология, череда убийств в глухой деревеньке — соединяем и получаем в меру остросюжетный детектив «Веди свой плуг по костям мертвецов» от моей любимой польской писательницы Ольги Токарчук.

Главная героиня — одинокая женщина лет пятидесяти, точную цифру не найти. Живет в польской глуши на границе с Чехией. Связь там ловит только в определенных местах, вокруг одни сугробы да соседи-охотники. Их то пани Душейко всем сердцем и ненавидит — у неё с этим миром особенная связь и каждое убийство косули или лисицы для неё все равно, что кончина ближайшего родственника. Но однажды приходят и хорошие новости — ряды охотников порядком сократились: мрут один за другим при загадочных обстоятельствах. У Душейко, конечно, есть своя теория — животные начали мстить. Она не стесняется поделиться этой мыслью с полицейскими, но те крутят пальцем у виска и смеются. Но поверьте, веселье в этой местности быстро сойдёт на нет. Как и ваше желание поскорей узнать, кто же убийца. Это хоть и детектив по форме, но все самое интересное Токарчук спрятала где-то между очередным мертвым телом и ордером на арест предполагаемого убийцы. Душейко видит мир по-особенному и рада поделиться своими гипотезами, не только по поводу очередного трупа. Вот одна из моих любимых ее теорий:

«Официальные имена и фамилии просто бессмысленны. Никто их не помнит, настолько они оторваны от личности и банальны, потому что ничем ее не напоминают. К тому же, каждое поколение имеет собственную моду и на тебе, ни с того, ни с сего, всех зовут Малгожата, Патрик или, не дай Бог, Янина. Поэтому я стараюсь никогда не использовать имен и фамилий, а использую прозвища, которые приходят в голову сами, когда мы впервые кого-то видим. Я уверена, что это самый правильный способ использования языка, совсем не похожий на жонглирование словами, лишенными значений. <...> Мне кажется, каждый из нас видит другого Человека по-своему, поэтому имеет право дать ему имя, которое он считает соответствующим и подходящим. Таким образом, мы становимся многоименными. У нас столько имен, со сколькими людьми мы общаемся. Я назвала Сверщинского Матогой и думаю, это прозвище хорошо передавало его Сущность и Свойства».

Больше двадцати лет Дебора Фельдман жила среди запретов. Она родилась и выросла в ультраортодоксальной еврейской общине в Бруклине, где каждый ее шаг был под контролем старших. Самостоятельно она не могла выбрать ни одежду, ни будущего мужа. Тайком она читала светские книги — поттериану, «Матильду» и «Маленьких женщин» — и мечтала, что однажды и она сможет просто быть собой. Точнее, оставит себя прошлую — ненастоящую, играющую роль примерной еврейской девушки, и познакомится с собой будущей — свободной, той, что не оглядывается в страхе по сторонам.

«Я тоже хочу быть женщиной, которая сама творит чудеса, не дожидаясь воли Бога»

Это время пришло, пусть и не быстро: сбежать Деборе удалось только в 23 года. Сначала она жила в Нью-Йорке, а потом вместе с сыном переехала в Берлин. В 2012 году Фельдман издала биографию, в которой подробно описала жизнь в общине — патриархальные, травмирующие традиции и собственные страхи. С каждой страницей она словно сбрасывала очередной камень с души, чтобы в конце концов примирить свое прошлое и настоящее.

«Почему я решилась высказаться? Кто-то должен был это сделать, и так вышло, что этим человеком оказалась я. Несмотря на то что первым моим инстинктом было сохранить свое прошлое в секрете, я рада, что написала «Неортодоксальную». Меня больше не мучают стыд и тревога, которые сопутствуют хасидскому прошлому. Напротив, озвучив свою историю, я ощутила прилив сил. Приятно рассказать все без утайки и знать, что это побуждает других поступить так же. Я с воодушевлением наблюдала, как после выхода книги такие же бунтари, как я, выступали из тени: кто-то писал серьезные статьи в поддержку образовательной реформы, кто-то соглашался рассказать о пережитом насилии. Их труды вселяют в меня надежду, и я знаю, что это только начало»

В 2020 году Netflix выпустил мини-сериал по мотивам книги Деборы. Я сначала посмотрела его, а потом взялась и за первоисточник. Получилось два абсолютно самостоятельных произведения: одно другого не замещает, так что смело беритесь за них в произвольном порядке. Следить за побегом навстречу себе — увлекательно в любом формате.

​​«Детство» и «Юность» — две части автобиографической трилогии датской писательницы и поэтессы Тове Дитлевсен. Эти две тоненькие книги — горькое путешествие во времени и вглубь себя, написанные когда сама Дитлевсен прожила уже полстолетия.

Героиня Тове родилась в рабочем районе Копенгагена на три года раньше своей создательницы — в 1914 году. Ее отца, кочегара, то и дело увольняли, а мать занималась воспитанием детей, точнее, контролировала каждый их шаг. Все родительские надежды были связаны с единственным сыном Эдвином, старшим братом Тове, а вот от дочери ждали скорейшего брака с человеком, который сможет ее содержать. Семья и соседские дети считали Тове странной — она любила читать книги, вела себя тихо и осторожно. Сама Тове для описания своего детства находила далекие от привычного восприятия этой поры эпитеты: «Детство — оно длинное и тесное, как гроб, и без посторонней помощи из него не выбраться»

или

«Детство никогда не бывает впору. Только когда оно отпадает, как мертвая кожа, о нем можно спокойно рассуждать и говорить будто о пережитой болезни. Большинство взрослых считают, что у них было счастливое детство и, может быть, даже сами в это верят, но только не я. Думаю, что им просто посчастливилось его забыть»

Ее спасением от окрашенных в серое первых восемнадцати лет жизни была поэзия. В моменты страха и одиночества она писала стихи и очень надеялась, что однажды сможет издать их. Рифмы о недоступных ей чувствах стали ее способом сбежать от реальности: в ее стихах нет ни споров родителей, ни идеального брата, ни школы.

Заглядывать в мир Тове вам может быть страшно неуютно — судьбы в основном рушатся, на подходе вторая мировая. От такой реальности не стоит ждать подбадривающих объятий. Прошлое Тове было бедным, нервным, болезненным, но параллельно всему этому креп ее голос, которым она очень хотела поделиться, несмотря ни на что. Она росла с большой надеждой, что однажды все обязательно изменится. Очень хотелось в это верить вместе с ней, но увы.

Пару дней назад я послушала прямой эфир с издательницей No kidding press Сашей Шадриной, где она так говорит о заключительной части этой трилогии: «сюжет мчится на всех порах в ад». Кажется, что к финалу мир окончательно подвёл Тове. Но мне все же хочется запомнить то упрямство, с которым она проживала детство и юность, не вычеркивая горе и стыд, а добавляя их в копилку опыта наравне с мимолётной радостью. В моей голове у неё все получилось.

​Подростковый роман Кэмрин Гарретт как будто из раздела фэнтези: такой в нем калейдоскоп идентичностей, что первое время даже не верится, что так бывает. Так и правда бывает редко, в основном принято быть понятным, а если хоть чем-то отличаешься — спокойной жизни не жди, все будут пытаться уличить тебя в испорченности, игре на публику или какая там версия сейчас в тренде? Здесь этап осуждения чужих сексуальных предпочтений пройден, но зато до сих пор существует допотопный страх перед вирусом иммунодефицита человека.

17-летняя Симона живет вместе с двумя отцами, режиссирует школьный мюзикл, а ещё у неё ВИЧ. Впервые мы встречаем героиню в приемной у гинеколога, к которому она идёт, чтобы узнать, как безопасно заниматься сексом. Симона влюбилась и ей совсем не нравится тезис, что лучший способ предохранения — это воздержание. Да, осторожной быть стоит, но и физической близости ей очень хочется. Вот только перспективы счастливого будущего в объятьях симпатичного одноклассника омрачает анонимная записка: «Я знаю, что у тебя ВИЧ. Если ты до Дня благодарения не перестанешь ошиваться с Майлзом, это узнают и все остальные».

Угроза бьет точно в цель. Симоне уже приходилось уходить из школы, после того, как ее подруга всем рассказала о ее положительном статусе. К директору тогда тут же посыпались письма от обеспокоенных родителей, чьи дети не должны рисковать жизнью рядом с такой ученицей.

У Гаррет (она написала этот роман в 19 лет!) ловко выходит вписать в сюжет парадокс: с одной стороны, все такие продвинутые в этой квир-вселенной, а с другой, про ВИЧ все ещё думают на уровне пятидесятилетней давности. Секрет Симоны в итоге станет известен всей школе, но в отличие от прошлого раза у нее получится с этим справиться. Она — не диагноз, осталось сказать это вслух и идти дальше.

«Мой ВИЧ для вас не угроза, а вот ваше незнание для меня — да. Меня травили, притесняли, говорили, что мне в этой школе не место. Знаете, почему мы не открываем свой ВИЧ-статус? Потому что это опасно. За такое людей калечат и даже убивают. Только я должна решать, разглашать мне его или нет. Меня этого выбора лишили. Но я не намерена лишиться и мюзикла. Я заслужила здесь быть».

Замечательно, что есть такая книга. Замечательно, что ее написала совсем молодая девушка, которая решила давать голос тем, кого сама в книгах не нашла. Хочется закинуть парочку экземпляров в каждую школьную библиотеку.

Книгу «Франкенштейн, или Современный Прометей» издали, когда Мэри было 20 лет. В 1823 году по ней поставили спектакль, а еще через девяносто лет — первый фильм. По мнению писателя и исследователя Брайана Олдисса, именно «Франкенштейн» стоит считать первым в истории научно-фантастическим романом. Но идеальная страшилка для Хэллоуина — это пожалуй самое простое определение, которое можно дать тексту Мэри Шелли. В конце концов самый страшный персонаж ее романа — это высокомерие. А мне сегодняшней и вовсе кажется, что это очень подробное описание мира, который поглотила токсичная маскулинность. Будь у Виктора Франкенштейна эмпатия, монстру бы не пришлось придумывать злобный план по уничтожению всех его близких родственников. В общем, актуальное чтение на все времена.

Старые сюжеты — поднадоели, новые и ироничные — очень даже приветствую. Этим летом вышел небольшой сборник переписанных сказок о Золушке, Русалочке, Спящей Красавице и других принцессах, чьи сюжетные линии очень долго четко соответствовали старым патриархатным порядкам. Но те времена далеко позади, так что авторы этой книги без особого трепета переписали сказочные биографии на свой лад. Русалочке вместе с ногами достался ещё и клитор, радости от которого больше, чем от незнакомого моряка, Золушка решила, что лучше уж получить образование, а не предложение о замужестве, а Спящая Красавица не оценила сексуальные домогательства неизвестного ей мужчины. Звучит как страшный сон половины пользователей фейсбука, это и радует.

И пока автор «Горького» «понятия не имеет, как эта книга приближает воплощение в жизнь идеалов феминизма», мы порадуемся, что такие книги издают и нам есть для разнообразия, что подарить девочкам-подросткам или себе.

Элизабет Виже-Лабрен, Констанция Майер, Аделаида Лабиль-Гиар и Гортензия Одебор-Леско. Картины только этих четырёх художниц выставлялись в Лувре в начале XX века. Немка Паула Модерзон-Беккер (1856–1907) даже и не рассчитывала. Она рисовала много и неистово, но при жизни продала всего три работы, а после смерти слава ее распространилась только на Германию. Французская писательница Мари Дарьесек написала ее биографию в 2016 году. Она хотела показать миру «женщину, которая пишет в одиночестве и чьи картины не видны». Женщину, что рисовала женщин как есть, и женщину, что первой нарисовала свой обнаженный автопортрет.

«Паула писала настоящих женщин. Я бы даже сказала по-настоящему обнаженную натуру, сбросившую с себя мужской взгляд. Эти женщины не позируют перед мужчиной; Паула увидела их — не через призму мужского желания, подавленности, собственничества, доминирования и стремления противопоставить. На картинах Модерзон-Беккер женщины не соблазнительны (как у Жерве) и не экзотичны (как у Гогена), они не дразнят (Мане) и не выставлены жертвами (Дега), не отчаянные (Тулуз-Лотрек), не рыхлые (Ренуар) и не исполинские (Пикассо), не статные (Пюви де Шаванн) и не воздушные (Каролюс-Дюран). Паула не пытается взять реванш. Она не пытается что-то доказать. Никого не оценивает. Она показывает то, что видит»

Паула была очень увлечённой художницей, другие занятия даже не рассматривала. В
книге много прекрасных цитат из ее дневников и писем, где она усердно трудится, размышляет о будущем и ждёт момента, когда будет гордиться тем, что она художница: «„Я становлюсь кем-то“. Эта мантра все звучит в письмах Паулы. Не Модерзон, не Беккер — кто-то». Паула часто сбегала от мужа в Париж, где в одиночестве рисовала-рисовала-рисовала. Автопортреты, портреты маленьких девочек, портреты матерей, кормящих грудью. Дарьесек подробно описывает, чем они так хороши. Но ещё очевиднее из текста видна ее любовь.

«Я хочу показать ее картины, рассказать о ее жизни. Я не просто хочу воздать ей по заслугам: я хочу совершить чудо, чтобы она была здесь»

Добавлю, что в пару к этой книге отлично подходит дневник Марии Башкирцевой (его читала и Паула) — художницы, что также пыталась свободно творить во времена, когда женщин не допускали в классы с обнаженными натурщиками и всячески высмеивали их попытки творить. Я же нашла в этой книге идеальное пожелание себе на годы вперёд:

Я — это я
и надеюсь все больше и больше становиться собой

Путешествия во времени, ведьмы, волшебные предметы, семейное проклятие, сестринство, дружба, приключения — стопроцентное попадание в мои читательские интересы. Рассказываю, что под очень красивой обложкой.

Бетти 13 лет и у неё вечный локдаун. Из-за колдовского проклятия ни она, ни две ее сёстры, ни бабушка, ни вообще ни одна женщина из рода Уиддершинс не может покинуть родного острова Вороний камень — сразу смерть. Такое себе обстоятельство, если учесть, что Бетти еще с детства коллекционирует карты и каждый день планирует побег. Все эти мечты у неё были ровно до тринадцатого дня рождения, когда бабушка наконец рассказала ей, что их семья обречена и ей стоит смириться с участью помощницы по хозяйству в деревенском трактире «Потайной карман».

Тихо жить дальше не получается, да и не хочется, так что судьба и автор заводит сестёр в ближайшую темницу, где находится узник, который обещает рассказать, как нейтрализовать беду. Всего-то нужно его освободить. Благо кроме проклятия девчонкам в наследство перешло три волшебных предмета. Нет, это не мантия-невидимка, воскрешающий камень и бузинная палочка. В этой вселенной — это матрешка, зеркало и сумка. Первая — помогает исчезать, второе — общаться с теми, кто далеко, третья — перемешаться в пространстве. Классно скажете вы, но впереди, конечно, предательство и сражения в неравной весовой категории. Сказка длится 400 страниц, я осилила за вечер. Прямо как в лучшие времена, когда хватало ночи, чтобы прочитать новую часть поттерианы. И кстати, книга заканчивается так, что можно судорожно не хвататься за голову «А когда же следущая часть?». Продолжение есть (пока только на английском), но можно обойтись и без него. «Щепотка магии» хороша сама по себе.

Быть женщиной не всегда классно. Особенно, когда возвращайся домой одна через какой-нибудь пустырь или выпиваешь на вечеринке в компании незнакомых людей, или когда выходишь из переполненного кинозала и даже не хочешь представлять какая там очередь в туалет. У этих примеров разный уровень опасности, но объединяет их вот что: их можно было бы избежать, будь в обиходе ученых, политиков и градостроителей достаточно данных о женщинах. Сейчас в большинстве отчётов и исследований фигурируют люди универсальные, то есть мужчины, опыт которых может быть очень далёк от опыта женщин.

Журналистка и активистка Кэролайн Криадо Перес собрала сотни несправедливостей и переложила их на язык статистики. Ее книга полна данных, которые не учитывают женщин и их потребностей в самых разных сферах: в повседневной жизни, на рабочем месте, в кабинете врача, на автобусной остановке. Да что там, сексизм проявляется даже про уборке снега на городских улицах.

Мы все разные, но мы равны — формула не новая, но все еще работающая с перебоями. У неё вот прямо многовековая история.

Опыт — пока ещё не гендерно нейтральная категория, и пора бы уже это учитывать в обязательном порядке. Хочется быть в этом мире на своём месте, а пока как будто в гостях. Книга Перес имеет огромный эффект узнавания, а ещё огромный просветительский потенциал. Важно, чтобы у неё было много читательниц и читателей.

Причина популярности «Нормальных людей» в безусловной актуальности этого текста. Это близкие читателям персонажи, переживающие похожие проблемы, — исторической и контекстуальной дистанции как будто совсем нет.

Отношения Марианны и Коннелла длятся четыре года, 300 страниц. И за все это время их едва ли можно назвать простыми: вспышки нежности друг к другу слишком коротки, а противоречия кажутся фундаментальными. Это роман о первых романтических отношениях в жизни героев, мимо которых читателю трудно пройти равнодушно. Иногда хочется этой парочке крикнуть вслед: «Да хватит уже додумывать за другого, просто поговорите». А временами очень хочется, чтобы все у них было если не отлично, то хотя бы нормально. Но Салли Руни не хочет для них покоя, герои в движении — они ищут себя, а у отношений с самим собой всегда открытый финал.

Сборник, который читать будет очень нелегко. В нем много ужаса, боли и отчаянья. Он о женщинах, что в Великую Отечественную войну служили в боевых подразделениях, ходили в разведку, управляли танками и самолетами, а после войны не могли найти себе место. «У войны не женское лицо» — миф, который своим художественно-документальным произволением белорусская писательница Светлана Алексиевич решила развенчать ещё в 1980-х. У войны искореженное в муках лицо — материнское, детское, солдатское, любое.

​​Я дочитала «Нормальных людей» Салли Руни (она не слабо так всполошила всех англоязычных критиков и читателей) и мне странно.

С одной стороны, это снова про опыт пары, чьи отношения не были простыми (а я очень жду, что когда-нибудь появится классный современный роман, где у главных героев обойдётся без невзаимных чувств, абьюза, насилия, неравенства и недосказанности). Одноклассники Марианна и Коннелл начали встречаться ещё в старших классах. Он — красавчик из обычной семьи, играет в футбол (ну такой нормальный парень), она — богатая одиночка, которую в лучшем случае не замечают, в худшем — травят (ну такая странная особа). Под встречаться я имею в виду секс и долгие разговоры в спальнях друг друга о литературе, политике, детстве, но никаких публичных знаков внимания — это под запретом, не то люди подумают, что Коннелл тоже какой-то странный чувак.

Все 300 страниц романа — это качели. Вверх — Марианна и Коннелл поступили в колледж в Дублине и нежатся в объятиях друг друга, вниз — новый семестр и они счастливы с другими, потому что в прошлый раз что-то не так поняли или вообще не поняли, зачем им собственно быть вместе. И так ещё не раз они будут, то расходиться, то сходиться вновь в течение четырёх описанных в книге лет.

С другой стороны, это очень хороший роман взросления. Мне кажется, тут все величие Салли Руни как автора — в мельчайших подробностях запечатлеть процесс самоопределения, который в том числе происходит через слова и поступки других людей по отношению к нам самим. Они не могут читать мысли друг друга (помогло бы это вообще влюблённым?), но пытаются — любят ли меня, как я влияю на неё/него, получится ли из этого что-то нормальное? Марианна сравнивает их с растениями, посаженными в один горшок, и прорастающими друг в друга. Что это если не созависимые отношения? Мне наблюдать за этой парой по большой части было не очень просто — как будто кислорода с каждой главой становилось все меньше. Постоянно что-то мешало им быть в состоянии покоя, нормальными такими друзьями или любовниками. Марианна и Коннелл всегда были или где-то посередине, или на краю случайно ими же выстроенной бездны.

Производные от слова «норма» мелькают в тексте 32 раза, но как полная противоположность происходящему. Коннелл успел побывать в «нормальных» отношениях, которые одобрят ваши соседи, но к тому моменту сам он уже быть «нормальным» перестал. Он писал свой первый рассказ, переживал смерть друга, лечился от депрессии. Что осталось от того милого парня напротив? Да почти ничего. Марианна же никуда от своей странности, которая не что иное как реакция на переживаемое в семье насилие, никогда не бежала: встречалась с художником-садистом и пыталась отделить боль от любви (очень напомнила мне Джуда из “Маленькой жизни” Янагихары).

Руни, безусловно, поймала момент — зафиксировала в пространстве текста пару полностью из нашего времени. Они обсуждают актуальную новостную повестку, не стремятся вмиг разбогатеть и постоянно пытаются объяснить себя и других (кто-то вот использует для этого Твиттер, а кто-то монологи с самим собой). Рядом с ними очень хочется быть нормальной и скучной (уж мне точно) героиней из тех книжек, что в литературе в роли главных героев не встречаются.

Три графические истории от разных авторов и иллюстраторов о трех реальных женщинах, судьбы которых затронули нацистские трудовые лагеря. Франциска родилась у матери-польки и отца-чеха, которые полюбили друг друга находясь на принудительных работах на оружейном заводе. Ярмила добровольно записалась на работы. Как участница сопротивления она надеялась таким образом скрыться от гестапо. Гелена оказалась за колючей проволокой, будучи чешской еврейкой с Волыни. Ей удалось бежать и примкнуть к партизанам. По таким книжкам нужно учить историю, тогда из неё уже наконец-то можно будет научиться делать выводы.

​Книгу с таким названием пропускать было никак нельзя (и как оказалось, хороша она не только этим).

Женщин здесь, действительно, много и самых разных — головокружительных, вечно одиноких, страстных, смелых, едва заметных и каких только ещё тут нет (место действия — Нью-Йорк, чего ещё ждать, если не многообразия). Хотя главное действующее лицо одно — приближающаяся к столетнему юбилею Вивиан Моррис, которая рассказывает историю своей жизни некой Анджеле.

Что это была за жизнь? Такая, что не оторвёшься.

«Летом 1940 года меня, девятнадцатилетнюю дурочку, отправили жить к тете Пег в Нью-Йорк. У тети был свой театр. Но если ты с тоской готовишься к истории гадкого утенка, который переехал в город и превратился в прекрасного лебедя, можешь не волноваться: моя история совсем другого сорта. Я всегда была красавицей, Анджела. Более того: я всегда это знала»

Самодовольно? О, да. Ну и прекрасно! Ведь только с такой героиней мы и увидели, как в жизнь американской девушки из благополучной семьи пришла свобода в самых разных смыслах: от профессиональной (она открыла собственное свадебное ателье вместе с подругой) до сексуальной и она, кажется, основная.

Первый раз занявшись сексом с незнакомым мужчиной Вивиан больше никогда не отказывала себе в удовольствии (разве что на время второй мировой). Меняя любовников одного за другим, она чуть было не вышла замуж, но и тут ей помешала война. Она потом сама с иронией замечала, что бывает все-таки от таких ужасных событий польза. И эта дерзость в немыслимом для многих думании о себе, своих чувствах и удовольствиях даже в темные для всего человечества времена (да и в любые другие, чего уж там), одно из самых прекрасных свойств характера героини. Ее жажду жизни могла остановить только смерть, но она ее миновала, так не стоит ли взяться за все как следует?

«— Секс насыщает меня, Фрэнк, — наконец ответила я. — Знаешь, на что это похоже? Внутри меня живет тьма, которую никто не видит. Она всегда там, в самой глубине. И когда я занимаюсь сексом с разными мужчинами, эта тьма на время насыщается. Как объяснить, что под «тьмой» я подразумеваю не «грех» или «зло», а лишь воображаемое место в невыразимой глубине души, куда не проникает свет реального мира? Туда способен проникнуть только секс. Место, которое не опишешь словами. Ни дружба, ни творчество не могли насытить эту часть меня»

Знаете, трудно остановиться на каком-то одном плюсе этой книги. Ведь кроме того, что это про возможность быть счастливой так, как хочется каждой конкретной женщине (конечно же, эта возможность не была внесена на блюдечке). «Город женщин» — это книга про театр и моду в 1940-х. А ещё и прекрасная книга о дружбе женщины с женщиной и дружбе женщины с самой собой.

«Я не говорю, что нашла единственно правильный способ жить. Я лишь хочу сказать, что для меня он правильный и это уже не изменится. Я приняла себя»