Галина Юзефович рекомендует

Принимаясь за роман, написанный англичанином о сегодняшней Англии, последнее, чего ждешь, — эффекта ошеломляющего стопроцентного узнавания. Тем не менее, «Срединная Англия» Джонатана Коу (завершение трилогии, начатой романами «Клуб ракалий» и «Круг замкнулся») парадоксальным образом производит впечатление зеркала, в котором российский читатель имеет возможность во всех — в том числе самых неприглядных — подробностях рассмотреть самого себя и прилегающие окрестности.

Действие «Срединной Англии» стартует в 2010 году, когда в Великобритании впервые со времен Уинстона Черчилля к власти пришло коалиционное правительство, и заканчивается в 2018-м, однако кульминация всего повествования приходится на 2016-й — год, когда англичане проголосовали за «Брекзит», тем самым ввергнув свою страну в неопределенность и хаос. То опускаясь на микроуровень и фиксируя малейшие движения отдельной человеческой души, то взлетая в поднебесье и оттуда обозревая самый широкий общественно-политический ландшафт, Коу рисует панораму английской жизни во всей ее трогательной хрупкости и трагической несуразности.

Дебютный роман Фионы Мозли буквально пронизан ностальгическими мотивами кельтской мифологии — от уже упомянутой Артурианы и сказаний об Обитателях Холмов до легенд о Робин Гуде (конечно же, чернобородый Папа похож на благородного разбойника из Шервудского леса). Вполне реалистичная и современная история обреченного, трагического и потому по-настоящему величественного противостояния своевольного аутсайдера с одной стороны и прозаичного современного мира с другой становится для Мозли способом вспомнить, почтить и оплакать «старую добрую Англию», исчезнувшую под волнами модернизации подобно земле Лионесс из старинных баллад. И хотя подобный прием трудно назвать по-настоящему оригинальным, автор «Элмета» находит для своей ностальгии и романтической тоски по прошлому какую-то удивительно поэтичную, щемящую, и гармоничную форму.

Роман Майкла Шейбона объединяет в себе альтернативную историю, детектив и классическую еврейскую прозу в лучших традициях Шолом-Алейхема и Исаака Башевиса-Зингера. Шейбон ухитряется сконструировать максимально подробный и убедительный, едва ли не избыточный в своей детальности мир, разместить в нем захватывающую и очень человечную историю, и рассказать эту историю языком одновременно узнаваемым, уютно укорененным в традиции и вместе с тем совершенно оригинальным.

Читатель, привыкший ожидать от романов шведа Фредрика Бакмана дежурной дозы позитива, на сей раз имеет все шансы почувствовать себя обманутым. «Медвежий угол», рассказывающий о жутких последствиях, обычного юниорского хоккейного матча в депрессивном провинциальном городишке Бьорнстад, — чтение куда более жесткое, неприятное и мрачное, чем все, что мы видели у Бакмана до сих пор. Но именно тем, в сущности, и примечательное.

Четвертый детектив от Джоан Роулинг. Такой же, как все предыдущие, только еще длиннее и лучше. «Смертельная белизна» начинается со свадьбы: чудом избежав смерти от рук Шеклуэллского Потрошителя (охоте на него был посвящен предыдущий роман цикла, «На службе зла»), Робин Эллакотт, несмотря на скверные предчувствия, решает, наконец, выйти замуж за своего многолетнего бойфренда Мэтью. Впрочем, счастья ей это не приносит: в статусе мужа Мэтью остается все тем же самовлюбленным и мелочным дураком, но их брак возводит словно бы незримую стену между Робин и ее шефом (а теперь и партнером по бизнесу) Кормораном Страйком. Это отчуждение и взаимная неловкость вместе с внезапной и непрошенной славой, обрушившейся на Страйка после триумфальной поимки потрошителя, становится серьезным препятствием в расследовании их нового — головоломного и, как обычно, опасного — дела.

«Восстание» захватывает и волнует по-настоящему. Биография Соловьева — это единственная в своем роде, универсальная и вневременная (хотя в то же время очень конкретная и локальная) история человека, органически неспособного терпеть насилие над собой в любой — даже самой незначительной — точке. Вся его жизнь — одно сплошное, бесконечное восстание, и Николай Кононов сумел найти для рассказа об этом восстании форму, близкую к идеальной.

Книга поэта и ученого-филолога Полины Барсковой — коллекция странных, разнородных и разножанровых текстов (несколько рассказов-повестей и эссе, балансирующих на грани с поэзией, а в заключение — небольшая полуабсурдистская пьеса), сращивающих персональный — человеческий и исследовательский — опыт автора с реальными историями блокадников.

Приметные исторические фигуры (пережившие блокаду поэт и филолог Дмитрий Максимов, писатель Виталий Бианки, драматург Евгений Шварц) встречаются на страницах «Живых картин» с иными — безвестными — тенями вроде искусствоведа Тоти и художника Моисея, так некстати полюбивших друг друга накануне войны, или шестилетней Кати, играющей с мамой в невеселое буриме и сочиняющей стихи о дистрофиках. Все они — именитые, безымянные, сама Барскова и другие ее персонажи, не имеющие прямого отношения к блокаде, — на разные лады транслируют магистральную для автора мысль, вложенную ею в уста одного из героев: блокада есть особая цивилизация со всеми чертами, присущими человеческим сообществам. И цивилизация эта не исчезла без следа, но растворилась, проросла в последующих поколениях, продолжающих ощущать ее ледяное дыхание.

Книга антрополога, посвященная, как несложно догадаться из названия, насекомым, производит впечатление оксюморона. Однако удивительного тут гораздо меньше, чем может показаться: собранная из небольших эссе, расположенных в алфавитном порядке, «Инсектопедия» Раффлза рассказывает не об анатомии или, допустим, таксономии насекомых, но об истории их драматичных и по большей части односторонних отношений с человеком.

Есть подозрение, что «Гавана» Курлански писалась на волне краткой оттепели в американо-кубинских отношениях в качестве так называемой «второй книги в путешествие» — то есть как персональное и познавательное дополнение к безличному и сухому путеводителю. Однако легкий налет прагматизма (к тому же, как мы теперь знаем, несколько преждевременного — ни о каком массовом паломничестве американских туристов на Кубу речь пока не идет) не умаляет достоинств книги, главное из которых — заразительная и очевидно искренняя любовь автора к своему предмету.

Если бы, говоря о новом романе Виктора Пелевина, нужно было ограничиться всего двумя определениями, точнее других, пожалуй, подошли бы «самый буддистский» и «самый прямолинейный» — если не за всю карьеру писателя, то во всяком случае за долгое время. В отличие от прошлогоднего «iPhuck 10», в котором обязательные для Пелевина буддистские коннотации были уведены в подтекст, а собственно текст представлял собой диковинную смесь футурологических гипотез и культурологических концепций, «Тайные виды на гору Фудзи» — откровенная духовная проповедь, уравновешенная не по-пелевински простым сюжетом и однозначной моралью.

«1793» — просто детектив, но детектив самого высокого класса. Четко следуя классическому жанровому канону во всех его значимых деталях — начиная от пары не схожих ни по темпераменту, ни по манерам сыщиков и заканчивая сохранением интриги буквально до самой последней страницы (если не строчки), Никлас Натт-о-Даг в то же время показывает, насколько широкое пространство для авторского маневра этот канон оставляет.

«Головокружения», долгожданная четвертая книга немецкого классика В. Г. Зебальда, опубликованная на русском, в действительности написана раньше других его романов — в 1990 году. Однако уже здесь в полной мере видны все фирменные зебальдовские приемы: тонкое смешение документального с художественным, а текста — с фотографией. Четыре новеллы романа воспроизводят эпизоды из жизни Стендаля, Кафки и самого автора (или его альтер эго), и объединяет их лишь одно обстоятельство: значимую роль в каждом играют внезапные приступы головокружения.

Про новую книгу биолога Роберта Сапольски, его подлинный opus magnum, есть две новости — как водится, хорошая и плохая. Плохая новость — «Биология добра и зла» совсем не похожа на снискавшие любовь российского читателя чудесные «Записки примата». Хорошая же состоит в том, что она не только не хуже, но, пожалуй, даже лучше предыдущей — просто куда больше по объему и серьезней по теме. На сей раз, опираясь на самые свежие исследования в области биологии, физиологии и нейрологии, Сапольски берется объяснить читателю, как с научной точки зрения устроена человеческая этика, в чем корни агрессии и альтруизма и какие вообще факторы влияют на наше поведение.

Очередная книга писателя и журналиста Андрея Шарого из его цикла о Центральной Европе (до этого были «Корни и корона», написанные в соавторстве с историком Ярославом Шимовым, и «Дунай: Река империй»). Как обычно, любопытный гибрид обаятельного лирического травелога, информативных исторических зарисовок (они набраны в два столбца и отличаются по шрифту от основного текста, так что при желании их можно читать отдельно), развернутых литературных эпиграфов, обобщающих едва ли не все, написанное о Балканах за последние два столетия, и вполне практичного путеводителя.

То, что вся современная русскоязычная фантастика вышла из шинели братьев Стругацких, даже повторять неловко — и так все знают. Тем ценнее выглядят тексты, формально лежащие в рамках этой традиции, но при этом ею не исчерпывающиеся и способные вступить с ней в осмысленный диалог. Именно таков роман Ольги Фикс «Улыбка химеры», который поначалу прикидывается милой книжкой для подростков, а потом внезапно и коварно оборачивается пугающей антиутопией.

Смешивая реальные исторические события с вымышленными (к слову сказать, пытаясь отделить правду от вымысла, читатель рискует ошибиться десять раз из десяти) и понемногу наращивая темп, к финалу Крахт раскручивает маховик своего повествования до поистине космических скоростей. Камерный, обстоятельный и многословный поначалу, ближе к концу роман оборачивается мощной и величественной фугой, в своем стремительном беге растерявшей почти все прилагательные и наречия.

История о человеке с тяжелейшим посстравматическим синдромом — последняя книга, от которой мы будем ждать иронии и остроумного бурлеска, однако романы о Патрике Мелроузе — это в самом деле очень смешное чтение. Ирония, которой проникнуты даже самые мрачные моменты, полностью исключает возможность слезливого умиления чужими страданиями, и она же парадоксальным образом создает двойственный оптический эффект. Эдвард Сент-Обин одновременно остается внутри английской традиции, предполагающей чуть дистанцированный и несерьезный взгляд даже на самые серьезные вещи, и в то же время рефлексирует «проклятие иронии», не оставляющее лазейки для непосредственного проявления чувств, извне. Способность сочетать очаровательный английский юмор с его критической рефлексией — редчайшее свойство и та область, где Сент-Обин выступает подлинным новатором.

Молодая, но уже очень популярная во всем мире норвежка Майя Лунде — из той породы писателей, для которых главной в книге является мораль. Именно поэтому на протяжении всего романа она с несколько утомительной настойчивостью будет напоминать читателю, что экология — это очень важно, дорога в ад вымощена маленькими компромиссами, мед нужен самим пчелам, а девочки — сюрприз! — ничем не хуже мальчиков.

Но если совершить небольшое усилие и отвлечься от зудящей пропаганды «всего хорошего против всего плохого», то окажется, что «История пчел» — это не только энвайронменталистский роман-памфлет, но и три отличные, элегантно переплетенные и зарифмованные новеллы, каждая с собственной завязкой, интригой и кульминацией.

В то время, как до начала ХХ века женская одежда оставалась областью, почти не подверженной изменениям, мужская одежда, напротив, проделала колоссальную и рискованную эволюцию. А тот насыщенный и энергичный, то скрытый, то явный диалог, который она на протяжении без малого трехсот лет ведет с женской одеждой, Холландер рисует в лучших традициях эротической «битвы полов», в которой тайная цель каждой из сторон состоит в том, чтобы уступить противнику.

«Пол и костюм» едва ли можно назвать легким чтением, поэтому браться за него в надежде на яркие исторические анекдоты (они в книге присутствуют, но исключительно в качестве иллюстраций к авторской мысли) и простые концептуальные объяснения сложных явлений, определенно не стоит. Однако если ваша цель — понять и осмыслить тот комплекс феноменов, которые сама Холландер именует «работой моды», то лучшего источника вам не найти.

Книга Бирд не случайно имеет подзаголовок «манифест»: помимо некоторой задиристости стиля, это означает, что многие важные мысли в ней скорее обозначены, чем раскрыты, а аргументация выглядит фрагментарной и прерывистой. Иными словами, искать в «Женщинах и власти» исчерпывающий анализ вынесенного в заглавие феномена не стоит. И тем не менее, многие идеи, сформулированные в книге, выглядят крайне перспективно и позволяют посмотреть на борьбу женщин за свои права (в первую очередь, за право на власть и публичность) под новым — и весьма необычным — углом.